Самое ужасное было припасено напоследок. Аалона со священным трепетом достала сосуд в виде запаянной сферы. Внутри прозрачного шара, странно колыхающегося из стороны в сторону, находилось вещество цвета грязной зелени, которое очень уж напоминало выделения великана с хроническим насморком. Оболочка легонько прогибалась под пальцами, заставляя сопливую пакость влажно хлюпать. Осторожно женщина вознесла ее над моей головой и, едва приоткрыв губы, нежно выдохнула, одновременно убирая руки. Ничем не сдерживаемая слизь смачно шлепнулась мне на макушку. Монахиня быстро размазала ее лопаткой по волосам. Через несколько секунд вещество затвердело до твердо-каменного состояния, неприятно стянув кожу головы и волосы. Кожа под ним тут же начала зудеть.
— Это что еще за дрянь? — спросила я, царапая выносливую корку в безуспешных попытках почесаться.
Аалона Ренита с ужасом уставилась на меня:
— Неблагодарное создание! — возмутилась она. — Это же вытяжка из мозга черного дракона. Тысяча тиланов за унцию!
Меня сразу заинтересовал вопрос, сколько грамм в унции, и, соответственно, сколько тысяч местной валюты намазано у меня на голове. А какой был дракон — черный или серый в крапочку — фиолетово. Особенности тутошней фауны, несмотря на ритуал, пока оставались для меня тайной, покрытой мраком. Но аалона оставалась глуха к моим оправданиям.
— Такая необразованность, — без конца повторяла она, — недостойна Избранной.
То, что я приступила к обязанностям чуть больше суток назад, ее не волновало.
Раздраженно фыркая, женщина напялила на меня синий балахон, и, видимо, не в состоянии находиться в одном помещении с такой невеждой отволокла за руку в мою келью.
— День не мыться, — с суровым лицом приказала она, прежде чем дверь с громким стуком захлопнулась у меня перед носом, скрыв за собой рассерженную монахиню.
С последнего посещения здесь ничего не изменилось. Но комната стала восприниматься совсем по-другому. Веселенький узорчик на гобеленах оказался оберегающими и останавливающими рунами. В половики были вплетены связывающие заклятья. Все эти достойные самого пристального внимания вещи прошли по краю сознания, потому как меня занимало сейчас совершенно другое. Мне просто необходимо было зеркало: полюбоваться на свою несравненную красоту, разумеется, проявившуюся после всех усилий аалоны.
Бесстрастная зеркальная поверхность правдиво отобразила фашиста в зеленой мотоциклетной каске с распухшей красной физиономией. Нос от усиленных чисток сливой алел в середине того, что когда-то было симпатичным лицом. Глаза слезились и понуро смотрели на мир через оставленные им щелочки. По всему телу поползли какие-то подозрительные пятна похожие на лишай.