На пороге стоят три стража — двое гладко выбритых мужчин и женщина. Все с суровыми лицами, в мундирах из белой кожи.
— Прошу туда, — костлявая содержательница гостиницы указывает, как кажется Доррину, прямо на него. Хотя в помещении есть свободные столики.
Стражи усаживаются. Старший — седовласый мужчина с черным кружком на отвороте белой куртки — бегло оглядывает путников, слегка задержав взгляд на Доррине. Юноша встречает его взгляд, но потом отводит глаза.
Отвернувшись, старший страж подманивает служанку пальцем, на кончике которого появляется язычок пламени.
— Что угодно? — спрашивает та, поспешив к столу.
— Суп, сыр и пиво. Только настоящее пиво, а не бурду, которой Зера поит всяких проходимцев, — приказывает седовласый.
— Мне то же самое, — добавляет женщина-страж.
Третий, занятый тем, что чистит ногти острием кинжала из белой бронзы, ограничивается кивком.
Служанка ускользает на кухню. Остальные посетители изо всех сил пытаются делать вид, будто не замечают Белых.
Женщина-страж смотрит на Доррина в упор, и тот облизывает губы.
— Не бойся, сладенький, я тебя не съем. Пока... — она усмехается; шрам на левой щеке делает ее ухмылку плотоядной.
— Брось свои шуточки, Эстил, — окорочивает ее предводитель. — Ты его на десять лет старше. К тому же парень из тех пилигримов-целителей.
— И где только он был, когда я нуждалась в исцелении?
— Хватит, тебе сказано!
Доррин смотрит в сторону, стараясь игнорировать разговор стражей о каком-то малом по имени Джеслек и недружелюбии жителей Вергрена.
«...прошли века... можно подумать, будто это мы спалили старую крепость...»
Бородач распахивает побитую дверь и, пошатываясь, выходит на улицу, под мелкий, холодный весенний дождик. В дымное помещение проникает порыв влажного, прохладного ветра.
Служанка сноровисто расставляет перед Белыми стражами кружки и миски.
Старший страж вручает ей какую-то монету, и та кивает.
— Почему мы должны питаться здесь?
— Можно подумать, будто ты не знаешь.
— Знаю... Нам положено бывать на людях и вдобавок казначейство норовит сэкономить на нашем пропитании.
Трое с Отшельничьего обмениваются взглядами. Брид отправляет в рот последнюю крошку хлеба, Кадара допивает кружку, Доррин съедает последнюю ложку супа и, хотя чувствует себя более чем сытым, жует хлебную корку.
— Пошли.
Доррин берется за котомку.
— Пока, сладенький.
Доррин краснеет. Кадара ухмыляется, на лице Брида появляется слабая улыбка.
— Эстил!
— Он славный мальчонка не то, что ты.
Пряча глаза от хищной улыбки, юноша выходит под моросящий дождик.
— А ты явно произвел впечатление.