— Переводчика! — не отрывая глаз от испорченного письма, приказал господин Судзуки.
— Слушаюсь, господин, — тихо ответил секретарь и растворился за дверью.
В ожидании переводчика господин Судзуки принялся переписывать собственное письмо к Мархалевой Софье Адамовне. Великий Тацу не был чужд искусства каллиграфии и потому, сосредоточившись, макнул кисточку в тушенницу и вывел на чистом листе рисовой, изготовленной вручную бумаги, первый иероглиф. Придирчиво оценил его и остался доволен.
“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна…” — тщательно выписал Тацу, и дело пошло.
Вскоре он так увлекся творчеством над письмом, что не заметил как в кабинет несколько раз попытался войти секретарь, не решающийся беспокоить грозного шефа. В приемной же, на циновках, подремывал и Юдзан, проделавший долгий путь из России, и переводчик-очкарик, скучая, сидел, срочно вызванный по велению господина Судзуки — Тацу забыл про весь белый свет. Так постоянно бывало, когда сердце его обращалось к госпоже Мархалевой.
Наконец, Великий Дракон закончил труды и облегченно вздохнул.
Письмо получилось: содержание учтиво и конструктивно, а формой мог бы полюбоваться и опытный каллиграф, и даже поэт.
Господин Судзуки еще раз перечитал письмо:
“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна!
Спешу принести Вам самые искренние поздравления в связи с выходом в свет Вашей новой замечательной книги с изящным названием: “Раз свистнул на горе себе”. Стремясь быть объективным, не могу не заметить, что мастерство Вашего пера было и остается непревзойденным. Переводить и перечитывать Ваше творение — великая радость и удовольствие — может быть сравнимо лишь с чтением Накура?но?соси.
В Вашем поистине гениальном труде с присущим Вам мастерством отражены нравы российской организованной преступности, которые не могут вызвать у меня одобрения. Слишком много у вас непорядка и виною тому отсутствие полезных традиций. И дело это вполне поправимое. Достаточно лишь того, чтобы ваши братки начали употреблять сакэ (в нерабочее время!) А сакэ моя родина (из любви к вашей стране) готова предоставить и в изобилии, и по сходной цене.
Наше сакэ привнесет благость в души ваших братков, и группировки России приобретут благонравие японской Якудзы!”
В кабинет опять попытался войти секретарь, но, оставшийся незамеченным, с поклоном пятясь, на цыпочках удалился.
— Занят пока господин, — шепнул он встрепенувшемуся в надежде очкарику-переводчику.
Великий Дракон был не просто занят, он был всепоглощен своею богиней, потому что принялся перечитывать ту часть письма, которую посвятил литературному творчеству Мархалевой.