Семейство было в восторге и разразилось дружными аплодисментами. Учуяв, что стою на верном пути, я грянула удалую «Гоп со смыком — это буду я». Опус удостоился продолжительных оваций. Я поняла, что понравилась им и могу обратиться с просьбой. Вот только не знала, каким образом разъяснить, что хочу избавиться от проклятой веревки, превратившей в сиамских близнецов нас со стулом. Из французского помнила я лишь «о-ля-ля» и «па-де-де». Кстати, последнее весьма символично для нас со стулом, ведь па-де-де в буквальном переводе с французского — танец вдвоем. Пришлось заменить количеством качество: я произнесла то, что знала, но несколько раз подряд — для убедительности. И снова сорвала овации. Семейство, чувствовалось, неплохо проводит время.
Меня это начало раздражать. Я опять попробовала вступить в контакт и объяснить, для чего так старалась. Попробовала и прозрела: оказывается, не зная языка и не имея свободы рук, человек, по сути, лишается коммуникабельности. Точнее, коммуникабельность-то у меня была, да еще какая, но плодов она не принесла. Глаза французов струили скуку и ожидание, и началось это с ними сразу же, как я перестала дрыгаться и вопить.
Когда они окончательно приуныли, я пришла в ярость и стала зверем бросаться на них. Вот тут французы оттянулись по полной программе. Они то убегали, то возвращались и дразнили меня, как собаку. Я выдохлась, легла на бок и зарыдала. Французы отметили это событие сумасшедшими рукоплесканиями, бросили мне деньги и, шумно обмениваясь впечатлениями, погрузились в свой дешевый «Пежо». На прощание (уже из машины) мне махали руками и посылали воздушные поцелуи. Это было ужасно. Это был полный провал.
Я с ненавистью смотрела им вслед и ругала свою дырявую память. Она не хотела мне возвращать то, что я когда-то наивно доверила ей, пусть и в малом количестве: каких-нибудь десять-двадцать французских слов — и я спасена. Но память капризничала.
Заслышав шум приближающегося автомобиля, я воспряла. Решила на этот раз не лениться, а скакать и орать энергичней, продуманней и спокойней, чтобы было видно, что я человек трезвый, интеллигентный и здравомыслящий. Исполняла лишь Марсельезу, но с огромным достоинством. Но и эти французы, очарованные моим выступлением, тронулись в путь, осыпав меня деньгами.
Третий автомобиль так быстро проехал мимо, что я даже стараться не стала. Стояла себе на четвереньках, провожая их грустным взглядом. И все же они задним ходом вернули свой «Ситроен» и минут пять не решались его покинуть: открыв рты, испуганно наблюдали меня из закрытых окон.