— Так.
— Нет, не так! — повысил голос Берия. — Эти слухи распускают враждебные элементы, и мы искореним их, пусть никто в этом не сомневается! Кто не слеп, тот видит, что из горнила войны наш народ вышел более монолитным, чем прежде. Но для этого пришлось крепко потрудиться. И, между прочим, кое-кому не мешает напомнить, что враг не дремлет, он только обличье поменял. Так что демобилизовываться мы не имеем права. Наоборот, жесткость нужна. Жесткость! — повторил Берия понравившееся ему словцо.
Нарком налил себе нарзана, сделал глоток и продолжал, снова взяв собеседника за локоть.
— Мы ни на минуту не должны забывать тезис вождя: по мере продвижения нашей страны к социализму происходит обострение классовой борьбы. Надеюсь, ты в своей практике не забываешь об этом?
— Как я могу забыть об этом, Лаврентий Павлович, — пожал плечами Воронин, почувствовавший в словах наркома скрытую угрозу.
— Я у тебя, кстати, еще в прошлый раз хотел спросить, Андрей Федорович: возвратился тот человек?
— Который? — переспросил начальник Управления, чтобы выиграть время. («Ох, неспроста присосался он к Талызину…»)
— Ну, которого вы внедряли в немецкий концлагерь для военнопленных, — раздраженно пояснил Берия.
— Запамятовал, — сказал Андрей Федорович.
— Ну и память, — покачал головой Берия. — С такой памятью тебя впору на лечение определить. А как, говоришь, его фамилия?
— Вернусь в Управление, подниму его дело, — пробормотал Андрей Федорович.
— Уж подними, сделай милость. — Берия поправил пенсне. — Плох тот начальник, который не знает свои кадры, — добавил он. В этот момент, к счастью, кто-то отвлек внимание Берии. Он отпустил локоть собеседника и отошел от него.
«Берия все больше забирает власть, — с беспокойством думал Андрей Федорович, сидя в машине рядом с шофером. Эмка, миновав Спасские ворота, выехала на Красную площадь. Сквозь запотевшее стекло виделись редкие фигуры прохожих. — Хозяин ему, похоже, во всем потакает…»
— Домой, Андрей Федорович? — спросил шофер, выруливая на улицу.
— В Управление заскочим. — Голос полковника Воронина звучал озабоченно.
Шофер глянул на него: давно уже лицо начальника не выглядело таким хмурым.
«Вмешивается не в свои дела, как будто так и надо, — продолжал размышлять Андрей Федорович. — Загоняет в лагеря возвращающихся разведчиков, и никакие прошлые заслуги не принимаются в расчет. Но так или иначе, нужно действовать. Что-то придумать, чтобы спасать Талызина… Ничего, авось бог не выдаст, свинья не съест».
Андрей Федорович опустил боковое стекло кабины и подставил руку под мелко сеющийся дождь.