— Постарайтесь объяснить ему главное: сейчас любая серьезная схватка может привести к гибели мира. Нужны уступки, если без них обойтись нельзя. Поймите: планета должна отдохнуть — тогда угроза всеобщего уничтожения во всяком случае отодвинется. В дальнейшем вообще всякая политика должна будет исходить из главной предпосылки: сохранения планеты. Пришла пора заключить соглашение с нею, а не с донками или соседними мирами. Иначе…
— Если бы я мог объяснить Властелину… Но он не поймет. Люди высшей Власти думают не так, как мы. Их взгляд пронзителен, но кругозор узок. Как луч лазера. Нет, не поймет. Да я и не должен, наверное?
— Ни в коем случае. Только то, что я уже сказала: ни при каких условиях не обнажать оружия.
Советник только вздохнул. И поднялся с кресла.
— Итак, вы готовы? — спросила Эла, хотя прозвучало это скорее как утверждение. — Сидите, Советник. И внимательно, очень внимательно слушайте все, что я буду говорить, слово за словом. Усваивайте. Спрашивайте, если возникнут вопросы…
— Я готов, — ответил Советник Властелинов.
Когда Миграт добрался наконец до отдаленного домика (все-таки не маленьким городом был Сомонт), уже светало. Окна были темны. Ничего удивительного, Леза давно уже должна была уснуть. Плохо только, что уснула она в гневе на него, позволившего себе не вернуться домой вовремя впервые после возвращения на Ассарт. Магистр был уверен, что Леза считает это место своим домом — точно так же, как считал он, за свою жизнь сменивший, вольно и невольно, не одну крышу над головой. Но, видимо, если она и сердилась, то не очень: гневаясь — наверняка заперлась бы изнутри на засов и заставила бы его стучать и объясняться через дверь; так, по мнению Миграта, поступила бы любая нормальная женщина. Однако входная дверь оказалась незапертой, и это означало…
Что именно это означало, он понял уже через минуту-другую — как только оказался на кухне и зажег свечу. Вместо заботливо накрытого стола он увидел грязные тарелки, опустошенную кастрюлю, поваленные табуретки — явные следы чьего-то нежеланного посещения. Прикрывая ладонью огонек, бесшумно прошел в спальню Лезы, заранее боясь картины, какую мог увидеть там. Все было еще хуже. Постель оказалась измятой, одеяло сброшено на пол; кроватью явно пользовались — и вовсе не для спокойного сна… Он стиснул кулаки. Пол был истоптан — между дверью и кроватью виднелись грязные отпечатки солдатских башмаков, такие следы были ему хорошо знакомы. В большой комнате, где жил он сам, подушки лежали на ложе — проваленном диване — так же, как он их оставил, уходя. Но самое страшное все же случилось: нигде не было ни Лезы, ни ребенка.