Тессари закашлялся и на этот раз долго не мог справиться с приступом болезненного удушья.
— Ты простудился, — заметил Грабинский. — Колет в груди?
Цирюльник легкомысленно взмахнул рукой.
— Немного, — прохрипел он. — Этот наш кок так мне подгадил. Напоил горячей водой с ромом и примешал туда какую-то горькую мерзость. У меня до сих пор дерет в глотке, словно проглотил горсть крапивы с песком, и потею как мышь, ведь он вынул из своего рундука толстенную шерстяную рубаху и велел мне надеть. Никогда в жизни ничего подобного я не носил — и вот результат! Сейчас сниму, пока не задохнулся. Наверно у меня в голове помутилось — нечего было слушать его дурацкие советы.
— Похоже, что в голове у тебя до сих пор не прояснилось, — сказал Грабинский, видя, что Тессари собирается выполнить свои намерения. — Хрипишь ты, как упырь, которого щекочут пьяные ведьмы, но это не от рома и теплой рубахи. Ты болен; теперь мне пора тобой заняться. В наших краях с этим не шутят.
Тессари возмутился. Еще недоставало, чтобы с ним кто-то возился!
Но Стефан был суров и неумолим. Он зашел так далеко, что вынужден был напомнить о своей власти на «Зефире»и лично присмотрел за исполнением своих приказов. Вот таким образом Тессари — тоже впервые в жизни — был вынужден отлеживаться под слоем одеял, и причем не в боцманском кубрике, а в каюте шкипера на запасной койке, как джентльмен какой или вовсе сухопутная крыса, не имеющая ни малейшего понятия, как переносить холода и неудобства, как переломить болезненную усталость и собственную слабость, и как бороться со смертельной болезнью, не обременяя других хлопотами и не отнимая у них времени.
Он чувствовал себя униженным, задетым за живое, едва не оскорбленным. Поначалу пытался протестовать, но это ни к чему ни привело: сильнейшая горячка затуманила ему разум, казалось, голова вот-вот расколется, кровь стучала в висках, то пробирал озноб, то снова заливал пот, после которых он лишался сил, словно осенняя муха.
И Цирюльник сдался. Позволял себя кормить и поить, и терпеливо переносил растирание плеч и груди скипидаром, причем процедурой этой занимался сам главный боцман Томаш Поцеха. По счастью на «Зефире» не было других лекарств, а средство, примененное поваром, оказалось невинной смесью мяты с перцем. Потому существовали некие шансы справиться с болезнью и Цирюльник наверняка быстро бы встал на ноги, если бы не драматические обстоятельства, которые склонили его к поступкам, по меньшей мере не рекомендующимся больному воспалением легких.
Двадцатого декабря конвой при помощи датских лоцманов счастливо миновал многочисленные островки, окружавшие Карлскрону с юга, и причалил к каменной набережной порта. Пан Бекеш собрался задержаться тут на два-три дня, чтобы исправить повреждения, понесенные во время плавания, и получил на то согласие коменданта крепости, вице-адмирала Лауридсена. От него же он узнал, что слабый гарнизон Кальмара продолжает мужественно обороняться, хотя его командир, Ян Спарре, не имея достаточно солдат для защиты стен и шанцев, вынужден был отступить из города в замок. Несмотря на это шведам не удалось продвинуться вперед, и город ими не был занят, поскольку над тем господствовали крепостные орудия. У Спарре было в достатке ядер и пороха; ему недоставало только провианта и солдат, которых осталось не больше сотни против двух тысяч пехоты и конницы Кароля Карлсона Гилленхельма, родного сына герцога Зюдерманского.