Шульца это всерьез беспокоило, тем более что его карман уже основательно отощал, а Мария просила о новой, весьма значительной «ссуде». Но времени на борьбу с женским упрямством у него не было. Он даже подумал, что лучше, если женщины вернуться в Гданьск только после исполнения приговора, на который он рассчитывал.
И Генрих сдался. Обещал проследить за отправкой багажа, вручил Марии тяжелый кошель с дукатами и с ещё более тяжелым сердцем сел в огромные почтовые сани, выражая надежду, что Мария будет ему верна и что к посту он увидит её в Гданьске.
Тем временем Мартен все ещё томился с темнице, с той разницей, что получил отдельную, сухую и достаточно приличную камеру и что к нему допустили лекаря, менявшего повязки.
Раны, полученные в схватке под Оливой, не были впрочем тяжкими и быстро заживали. О них он особо и не думал. Больше досаждало ему полная бездеятельность, прерываемая лишь редкими допросами. Под сильной охраной его отводили к ведшему следствие судье Иоахиму Штрауссу, который восседал за высоким пульпитом в обществе двух заседателей и секретаря, после чего начинались все те же самые, бесконечно повторявшиеся вопросы. Мартен поначалу отделывался молчанием; в лучшем случае поддакивал или возражал. Но следственная комиссия отличалась похвальным терпением и выдержкой, стремясь раскрыть правду во имя справедливости. Такая выдержка присуща людям, расставляющим юридические крючки и ловушки в полной уверенности, что сами никогда не подвергнутся их смертельной хватке.
Ян Куна не разбиралося в уголовном праве. И через несколько дней он начал говорить. Он возмущался, дерзил, угрожал, высказывал немало такого, что тщательно записывалось в дело.
Когда из Петркова прибыли два духовника — представители коронного трибунала, один из них как бы между прочим спросил, прибегал ли Ян к колдовству или к помощи сатаны, сражаясь со своими врагами.
Мартен лишь рассмеялся и пожал плечами, заявив, что не верит ни в колдовство, ни в существование такого дьявола, который захотел бы ему помочь.
— Это плохо, — сказал асессор. — Мать наша церковь допускает одержимость, а святая инквизиция сжигает колдунов и ведьм на кострах. Так что неверие в колдовство противоречит церковной науке.
Еще его спросили, чем руководствовался он, поступая на службу королевы Елизаветы и почему сражался против испанцев.
— Я был и есть корсар, — ответил Ян. — Это мое ремесло.
— Мы это знаем, — кивнул асессор. — Но хотим все же понять ваши побуждения.
Мартен подумал о своей бурной судьбе. О смерти матери и брата. Об Эльзе Ленген, убитой испанскими солдатами. О романтических приключениях в царстве Амаха, которое он защищал от насилия завоевателей. О предательстве Энрикеса де Сото в заливе Тампико. О резне в Нагуа. Об утраченной любви Иники, дочери Квиче-Мудреца. О трусливых и коварных происках Бласко де Рамиреса и Лоренцо Запаты…