На следующий день Маша осмелилась пройтись по поселку. С утра Прасковья Тихоновна перебрала ее наряды, велела спрятать их подальше, а потом пошла в дальнюю нежилую комнату и вернулась с крытой темно-синим сукном женской шубейкой, обшитой по подолу и вороту беличьим мехом.
В руках она держала белую войлочную обувь, которую в Сибири называют валенками или катанками, кому как нравится. От одежды сильно попахивало табаком, которым издавна спасаются от моли: видно, не один год она пролежала в сундуках, но выглядела совершенно новой, неношеной.
— Вот тебе обновки, — хозяйка раскинула одежду по лавке, — смотри, по-моему, в самый раз будет. Это я себе еще смолоду, годков двадцать назад, справляла, да надеть некуда было. У нас тут не шибко разгуляешься, особливо когда дети малые да муж на службе…
Через четверть часа Прасковья Тихоновна придирчиво оглядела Машу, одернула со всех сторон шубейку, велела перевязать шаль, подарок Зинаиды Львовны, так, чтобы та закрывала лоб и щеки от холодного ветра, потом вынула из сундука, стоящего на кухне, варежки, белые, с голубым орнаментом, и заставила их тут же надеть. Повертев Машу из сторону в сторону, отчего та чуть не упала, Прасковья Тихоновна отступила на шаг ив последний раз обвела постоялицу внимательным взглядом:
— Ну вот! Теперь тебе, милая, никакие морозы не страшны!
Маша смущенно улыбнулась. Она казалась себе толстой и неуклюжей в непривычном для нее наряде, не расхожсниые еще валенки, стиснув ноги, как колодки, скользили по полу, хотя в них было гораздо уютнее и теплее, чем в башмаках.
Но не только от новой одежды она чувствовала себя стесненно и неловко — упрямая казачка наотрез отказалась брать за нес деньги, и теперь Маше требовалось найти способ как-то отблагодарить ее за заботу.
Наконец Прасковья Тихоновна оставила Машу в покое и позвала в избу Антона, которому также принесла все из той же комнаты большие, до колена черные валенки и огромный волчий треух. В этом одеянии с Антона окончательно слетел столичный лоск, и из вальяжного, слегка избалованного камердинера он опять превратился в обычного деревенского парня, каким, по сути дела, всегда и оставался. И хотя полушубок у него, даже на взгляд, был тяжеловат и длинноват, но он был с барского, с Митиного плеча, и поэтому Антон наотрез отказался менять его на другой, пусть более легкий, но все-таки чужой. Несмотря на то что весь исходил потом, на прогулку по поселку решил отправиться только в своем полушубке и теперь в полном облачении дожидался хозяйку в сенях.