Маша вновь из-под руки взглянула на сверкающее перед ней огромное водное зеркало и облегченно вздохнула. Из-за мыса вынырнула лодка. Рыбаки возвращались, и Маша даже разглядела высокую крепкую фигуру Антона, стоящего с шестом на корме.
А солнце, как перевалило за полдень, стало жечь совсем уж беспощадно. И хоть бы ветерком потянуло. Носится себе, безобразник, над озером, и горя ему мало. Там волны взбудоражит, барашки взобьет, а на берегу и травинки не шелохнет, лист на дереве не потревожит. Вот потому и застыли в ленивой истоме раскидистые ветлы, сбежавшие с пригорка к самой воде, изошли смолой, будто потом, кряжистые лиственницы, окружившие крытый берестой балаган, в котором рыбаки хранили свои нехитрые снасти и провизию на случай дождя.
Грозы в этих местах неожиданны и скоры. Не успеешь оглянуться — налетит туча, полыхнет жгучей молнией, громыхнет басом пару раз и тут же прольется дождем — стремительным и недолгим. И луж после него не остается, вся вода тут же уходит в песок, и уже через полчаса словно и не бывало этих секущих, будто розги, водяных струй и вызванной ими долгожданной прохлады. И опять над головой белесое от несусветной жары небо, да струится над косогором зыбким маревом разогретый, как на сковороде, воздух.
— Э-э-эй! — раздалось над озером. Антон, оказывается, уже подогнал лодку к берегу, вытащил ее на песок и теперь, стоя у воды, призывно махал Маше рукой. — Мария Александровна, спускайтесь к нам! Смотрите, какую прорву карася да окуня добыли!..
Через час, погрузив рыбу и снаряжение на телегу, двинулись в обратный путь. Прасковья Тихоновна правила лошадью. Маша сидела рядом с ней, то и дело оглядываясь на трусивших позади на мелких монгольских лошадках Антона и Цэдена. Бурят сидел на своем мохнатом скакуне как влитой, с полузакрытыми глазами, и, казалось, продолжал спать на ходу. Но Маша знала, что этот его вид обманчив. Несколько дней назад он так же, вроде бы в полусонном состоянии, одной стрелой снял с сосновой ветки рысь, которая, вероятно, по молодой еще дурости решилась было спрыгнуть на холку Литопона коня. Главное, Маша не успела заметить (впрочем, как и ее спутники) ни самой рыси, ни того, как Цэден выстрелил из лука. Произошло это молниеносно, и, когда мертвое тело большой таежной кошки распласталось на троне, женщины лишь громко вскрикнули и перекрестились.
С тон поры Прасковья Тихоновна полюбила бурята несказанно, и хотя по-прежнему называла его «нехристем», но заставила Антона сколотить инородцу топчан, которому определили место в сенях, тем самым грозный страж превратился едва ли не в члена семьи.