Неужели хозяйка что-то заподозрила? Она нервно сглотнула и, постаравшись придать своему лицу самое безмятежное выражение, спросила:
— Выходит, Васена сирота?
— Сирота, сирота, — закивала головой Прасковья Тихоновна и, встав со стула, взбила небольшую подушку, на которой сидела. Потом опять опустилась на сиденье, сложила руки на коленях и издала глубокий и продолжительный вздох — первый признак того, что настроилась на долгий и обстоятельный рассказ.
…Как и Маша, Васена осталась сиротой в пять лет, отец ее погиб во время аварии на домне, мать через год утопилась в заводском пруду, после того как над ней надругались солдаты из охраны острога. В опекуны к Васене определили деда Ермолая, человека не злого, по вздорного, ни к какому путному делу, кроме шатания, не приспособленного. Соседи над ним посмеивались: «Не вышло из мужика ни работника, ни охотника!» Но все же на две кухни — плац-майора и начальника завода — дед исправно поставлял битую птицу: уток, рябчиков, тетеревов, а с наступлением сезона ягоды, грибы, орехи… Изредка, непонятно откуда, у старика появлялись вдруг шальные деньги, которые незамедлительно уплывали в руки целовалышку казенной лавки. Допьяна дед Ермолай никогда не напивался, но и трезвым редко бывал.
Эти неожиданные всплески непомерного для этих мест расточительства вызывали и поселении самые разные разговоры и пересуды, но вес они сводились к одному: дед, без всякого сомнения, где-то бергалит. Ничем другим объяснить его долгие отлучки из Терзи на неделю, а то и на две было нельзя.
За Ермолаем пытались следить. Но дед, стоило ему зайти в тайгу, так запутывал спои следы, настолько умело уходил от преследователей, что всем любителям поживиться золотишком за чужой счет только и оставалось, что чесать в затылках и с огорчением признавать: хитроумный старикашка оставил их с носом.
Женка его, Глафира, смирилась с невеселой своей судьбой, мужа не грызла и не перечила против его скитаний по лесу. Да, но совести сказать, на лучшую долю она и не рассчитывала. С детских лет болезненная и тощая, она к тому же и лицом не удалась — да так бы, наверное, и осталась старой девкой, вековухой, если бы нежданно-негаданно не посватался к ней Ермолай. Не посмотрела Глафира на начинавшую седеть бороду и вздорный нрав — согласилась.
Васенку она приняла хорошо. Хоть и малолетка, от пенечка два вершка, а все помощница и но дому, и но огороду. Сама Глафира часто, бывало но два-три дня, лежала пластом, и тогда в неубранной, замусоренной избе было совсем неприглядно.
Да и но натуре своей Глафира была не сварлива, сироту жалела и помаленьку, втайне от деда, баловала: то пряник в руку сунет, то кусок сахару. Ермолай подобное баловство не понимал и сердился, если замечал, что жена и Васена о чем-то шепчутся между собой.