…Четырнадцатый год пошел Васене, когда Ермолай впервые взял ее с собой на охоту.
— Ишь, чего надумал, старый черт! — ворчала Глафира. — Долго ли до греха! Того и гляди, потеряется дите в тайге, не сносить тогда тебе головы!
— Не потеряюсь, тетечка Глаша, си-богу, не потеряюсь, — упрашивала ее Васенка. — Я следочек и следочек за дедуней пойду.
— А если уркаган какой встретится или беглый? Оне ведь не пожалеют!
— Кто нас т-троиет, тот т-три д-дии и-не проживет, — петушился дед, как всегда малость заикаясь. — Д-две головы — и-не одна!
Но Глафира сердилась еще пуще:
— Какие две головы? Одна — пустая, старая, а другая и вовсе — малая!
Что старая — верно, а малая?.. Это как сказать. Васена посмотрела на тетку Глафиру сверху вниз и улыбнулась. Была она не но годам рослая, уже и то время на голову выше тщедушной Глафиры. И не хлипкая, как стебелек, что гнется под колосом, а ладная, крепко сбитая. Слободские парни уже начали на нее заглядываться. Может, потому и опасалась тетка Глафира отпускать ее с дедом в лес?.. Но тогда Васене это было невдомек.
Вернулась она из тайги сама не своя. Ходила по двору задумчивая, на вопросы тетки отвечала невпопад… Прожила всю свою жизнь, почитай, на лесной опушке и не знала, какая она — тайга! М ходить но ней совсем по-другому, чем собирать грибы или ягоды в ближнем березняке, и запахи иные, и воздух…
И всю ночь она не спала, будто опять бродила в зыбком полусне но простроченной золотом и пламенем осенней тайге…
Проснулась рано и первым делом спросила:
— Сегодня пойдем в тайгу, дедуня?
Глафира опять заворчала сердито:
— Дома делов невпроворот. Лук надо вытаскать, просушить, повязать…
— Все сделаю, тетечка. К обеду сделаю. А после обеда пойдем, дедуня?
— Да что же ты, Васька, — господи, прости меня, грешную — заместо собачонки к нему пристроилась? — окончательно рассердилась Глафира, по на икону перекреститься не забыла. — Виданное ли это дело — девке по горам да лесам скакать?
И тогда Васена, решительно насупившись, попросила:
— Купи мне ружье, дедуня. Я с тобой охотиться буду.
Глафира только руками всплеснула, а дед Ермолай хитро прищурился и неожиданно захихикал:
— А что? Дело ведь девка говорит. Какая никакая, а все подмога. Я уже того, считай, отохотился. Глаза не те, и слышу плохо. А намедни в кочку вместо утки стрелил.
— Все равно это не бабье дело, старый! — не сдавалась Глафира, но дед отшучивался:
— Так и Васька покуда еще не баба!
Пришлось Глафире сдаться, да и где уж устоять одной против двоих!
— Развяжи мотну, доставай деньгу! — скомандовал дед.