Перья нашей священной птицы могут остановить даже гром и молнии, когда Небо или Солнце сердятся, не говоря уже о других несчастьях. Я ведь, Мария Александровна, тоже из рода орла, той самой «солнечной» птицы, что одарила людей огнем, отняв его у Солнца. Тайши Толгой — мой брат по матери, но меня с детских лет отдали на воспитание в русский монастырь, поэтому мы давно уже не виделись. Теперь он — глава нашего рода, правит отцовским улусом, и я подчиняюсь его приказу.
— Эти перья и есть его приказ, ротмистр?
Цэден лишь молча улыбнулся и поклонился ей. Антон подвел к нему коня, и бурят вскочил в седло.
— Так вы все-таки возвращаетесь? — Маша с помощью Прасковьи Тихоновны поднялась на ноги, подошла к Цэдену и посмотрела на него снизу вверх. — А если Лобанов узнает, что вы спасли меня?
— Вряд ли, — усмехнулся «амур», — Мордвинов мне доверяет, как самому себе. — Он перестал улыбаться и, нахмурившись, сказал:
— На моей совести, Мария Александровна, много грехов, и, возможно, спасение вас и вашего супруга зачтется мне господом богом и позволит искупить хотя бы часть моей вины.
— Так вы возвращаетесь, чтобы спасти Митю? — Маша прижала руки к груди, чтобы унять сердцебиение. — Но это невозможно! Там такая охрана!
Цэден хитро прищурился:
— Не извольте беспокоиться, княгиня! Ротмистр Гурджиев слов на ветер не бросает! Вам останется лишь поджидать нас в версте от лагеря. Антон знает это место. — Он наклонился к ней и прошептал:
— Ради бога, только не спешите!
Своей поспешностью вы чуть не погубили и себя, и вашего мужа! Ведь я мог освободить вас обоих сегодняшней ночью, если бы вы согласились выслушать меня, вместо того чтобы драться.
Маша отчаянно покраснела. А ротмистр усмехнулся, лихо откозырял ей, но она ухватила его за стремя и подала орлиные перья:
— Возьмите, Цэден, пусть ваши духи на этот раз охраняют вас и моего Митю. — Она отступила на шаг от лошади и поклонилась буряту в пояс. — Великое вам спасибо за все! И храни вас господь каждый час и всякую минуту!
Бурят прижал руку к сердцу, слегка склонил голову в ответ на ее слова, потом вновь поднес руку к козырьку, оглушительно свистнул и пришпорил коня, пустив его с места в карьер.
Прасковья Тихоновна перекрестилась:
— Боже, щедрый и милосердный, помоги ему, не оставь его в делах и помыслах благочестивых!
Маша продолжала молча стоять посреди поляны, все еще не в силах отвести взгляд от таежной чащи, в которой скрылся Цэден.
— Пойдем, Машенька, пойдем, дорогая! — Прасковья Тихоновна обняла ее за плечи. — Туг у нас балаган поблизости. Сейчас я тебе спинку и ноги подлечу, в чистое переоденешься…