Пообещав вернуться через три дня, Феодосия взяла в руки посох, закинула за плечо котомку с ковригой хлеба и скрылась среди деревьев.
Митя попробовал пройтись следом", чтобы узнать, в какой стороне эти загадочные скиты, но с первых же шагов старуха словно сгинула в тайге, и он оставил попытку выследить ее. Возможно, Феодосия специально запутывала следы, чтобы не вывести любопытного «никонианина» к тайному поселению староверов-скрытников, как однажды в разговоре назвала их старица.
Дверь в свою избушку она подперла колышком, и это было предупреждением: входить не стоит! Печурка в Машином балагане только дымила, но разгораться никак не желала. Поэтому готовить обед пришлось на костре.
Маша с веселым изумлением наблюдала, как Митя хлопочет около огня. И хотя у него это не слишком ловко и быстро получалось, похлебка вышла вполне съедобной, правда, была чуть-чуть пересолена и прилично попахивала дымком, но сам изрядно проголодавшийся повар этого не заметил, а Маша решила не обращать внимания на подобные мелочи.
Потом они пили чай, настоянный на листьях смородины и малины. В чашку Маши, как требовала старица, Митя добавил несколько капель густой темно-красной жидкости. Когда он поинтересовался у Феодосии, что это за зелье такое, бабка проворчала: «Наше вино — не зелье! Оно на ягодах да десяти травах настояно, и не для пития дурманного назначено, а для сил поддержания и хворей изгнания».
После обеда Митя отвел Машу на поляну неподалеку от балагана, расстелил на траве одеяло, а сам отправился собирать землянику, которой высыпало видимо-невидимо на многочисленных лужайках в тени раскидистых берез. Маша потихоньку бродила среди высокой травы, собирала цветы, и он старался не уходить далеко, помня бабкины рассказы о визите ирбиса и о том, что рыси и росомахи неоднократно пытались опустошить ее курятник.
Мало-помалу берестяной туесок заполнила крупная, запашистая ягода, и Митя поспешил назад, зная, как Маша обрадуется землянике.
Девушка сидела на одеяле и плела венок из огромных ромашек, усеявших все близлежащие поляны. Митя опустился на одеяло рядом с Машей, поставил перед ней туесок:
— Смотри, что я тебе принес!
Маша смущенно улыбнулась:
— Ты обо мне, как о ребенке, заботишься. Поверь, мне даже неловко становится!
Митя ласково коснулся кончиками пальцев ее щеки, осторожно обвел контуры ее лица:
— Ты не должна так говорить! Я делаю это с удовольствием и надеюсь хотя бы таким образом отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня.
Маша высыпала на ладонь немного ягод и протянула Мите. Он молча, не сводя с нее глаз, осторожно губами снял их с тонкой ладошки и вдруг уткнулся в нее лицом, вдыхая тонкий земляничный аромат. Вторая ее ладонь осторожно легла ему на затылок и погладила темные, отросшие почти до плеч волосы.