Прошла ночь.
Следом еще три.
К концу недели надежды Холли начали ослабевать. Возможно, начала бояться она, ее дерзость лишь отдалила Остина. Возможно, подобно своему деду он отправится искать утешение в объятиях другой женщины.
Холли мысленно представила себе эту женщину, и у нее затуманился взор, а сердце сдавила боль утраты, самая острая и пронзительная после смерти матери. Девушка попыталась петь, но музыка не помогала. Даже самые лирические баллады не передавали глубину ее тоски.
Неделя плавно перешла во вторую, и Холли перестала надевать изысканные платья, перестала бороться с непокорными кудрями, пытаясь уложить их в какое-либо подобие прически.
Однажды поздно вечером она в одной ночной рубашке забралась с ногами на стул у окна, глядя, как затягивают небо грозовые тучи. Линия горизонта исчезла, налетел порывистый ветер, прогремел гром, и небо над бурлящей рекой разорвал трезубец молнии. Холли обхватила руками колени, в оцепенении взирая на неумолимо надвигающуюся бурю, такую же дикую и неукротимую, как и она сама.
Лишь когда ветер начал хлестать ей в лицо струями дождя, Холли встала, чтобы закрыть ставни, больше не в силах выносить обманчивое ощущение свободы. Обойдя комнату, она зажгла все свечи, пытаясь рассеять бледным светом сгустившийся мрак.
Ветер сердито колотил в ставни. Свернувшись клубком на мягкой перине, Холли попыталась сосредоточить обрывки внимания на манускрипте, подробно описывающем душевные переживания Матильды Магдебургской, Христовой невесты. Вероятно, с горечью думала она, Остин прислал его, чтобы она смогла подготовить свою душу к тому, что ее ожидает: монастырь.
Между двумя глухими раскатами грома дверь распахнулась, и Холли, вскинув голову, встретилась с испепеляющим взглядом своего супруга.
За последние две недели Остин мысленно представлял себе Холли в разных обличиях: то он видел ее надменной аристократкой, смотрящей на него сверху вниз; то злобной гарпией, поносящей его за алчность; то обворожительной искусительницей, соблазняющей его призывными взглядами и полураскрытыми губами. Но, увидев Холли, свернувшуюся на застеленной мехами кровати, похожую на довольного жизнью котенка, Остин понял, что все эти видения были лишь обманом, заслоняющим ее истинный образ.
Образ его жены.
Тонкая рубашка, задравшаяся до бедер, обнажила стройные ноги Холли. Ни один мужчина, глядя на эти ноги, не мог не представить себе, как они обхватывают его талию. Холли, словно разгадав его мысли, одернула рубашку. Ее стыдливость, уколов совесть Остина, возбудила в нем противоречивые желания — овладеть и защитить.