— Осторожно! Мы сейчас перевернемся! — волна гнева накатила на него.
— Ты, испанец, какого черта…
— Я не испанец, — спокойно прервал его вопли Рамирес. — Я египтянин.
Конан захлебнулся душащей его злостью и, насупив брови, пристально посмотрел на улыбающегося Рамиреса:
— Но ведь ты сказал, что испанец. Ты лжец!
— Я подданный испанского короля.
— Все равно ты лжец!
Глаза Мак-Лауда горели злобой, рука автоматически поползла по бедру, нащупывая рукоять меча.
— Знаешь что! — Рамирес повысил голос. — У тебя манеры осла, пахнет от тебя, как от козла, одет ты, как женщина, и совершенно не понимаешь своих возможностей.
— Что я должен понимать, и вообще — какого черта!..
— Заткнись. Сейчас ты многому научишься и многое поймешь. Смотри сам.
Рамирес качнул еще раз лодку. Правый борт почти зачерпнул темную воду, а затем резко поднялся вверх. Конан потерял равновесие и, перекувырнувшись через голову, полетел в воду. Звонкий смех вырвался из груди Рамиреса и полетел к берегу, чтобы отразиться от прибрежных скал и помчаться далеко в море.
— Помогите, помогите! Я не умею плавать! Помогите! Тону!
Шерстяная юбка и накидка из оленьей шкуры, наброшенная на плечи, постепенно пропитались водой и превратились в свинцовые путы, неудержимо влекущие слабое тело на дно.
— Помоги!.. Помоги… — вопил Конан, захлебываясь и глотая воду.
— Дурак! Ты не сможешь утонуть! Ты не умеешь! Ты бессмертен! — продолжая истерически хохотать, отозвался Рамирес.
Ему явно нравилось это действо, и поэтому он, чувствуя, что выполнил свой долг как надо, поплыл на лодке к берегу, распевая во все горло свои протяжные песни.
Значительно облегченная лодка, легко разрезая невысокие волны, понеслась к обрывистому берегу бухты.
Промокшая одежда сковывала движения. Интенсивная работа руками и ногами измотала Конана — и он стал медленно погружаться в прозрачную холодную бездну. Последний большой пузырь воздуха, окруженный многосотенной свитой маленьких пузырьков, вырвался из его рта и серебристым мягким шаром рванулся вверх сквозь бирюзовую прозрачную жидкость к изломанному зеркалу поверхности.
Соленая морская вода хлынула в легкие. Конан ждал смерти, но она почему-то не приходила. Сердце продолжало громко колотиться в груди, разгоняя кровь по всему странно чужому телу. Во рту был отвратительный привкус морской воды, но скоро Мак-Лауд со всем этим свыкся. Глаза тоже постепенно привыкли и лишь слегка щурились. Представшая картина потрясла его.
Резкие линии солнечных лучей, искривляясь в зеркале морских волн, проникали в зеленоватый полумрак, бросая дрожащие блики на покрытые водорослями валуны и почерневшие от времени и гнили толстые стволы затонувших бревен от разбитых штормами кораблей.