— Это ничего не прибавляет к...
— Мы еще нашли записку.
— Что?
— В этот раз он пришпилил записку к телу.
— Записку?
— Вот я держу ее в руке. Написана прекрасным почерком.
Это я убил тех троих на окраине, говорится в ней. Так относится это дело к разряду ПЖ или нет?
Клинг подумал, что парню, видно, не терпится попасться, раз он оставил собственноручную записку. Записки оставляют только те, кому очень хочется попасться. Вот Глухой не из таких. Он присылает записки, потому что не желает попадаться.
Ребекка Брайт была на редкость некрасивой женщиной, Клинг дал ей на вид около тридцати лет. Она сидела в маленьком кабинете туристического агентства. Это было ее рабочее место. Стены за ее спиной были покрыты рекламами с видами Италии и Испании. Словно в Испанию или Италию попал, подумал Клинг.
— Вы знали, что ваш брат разрисовывает стены?
— Нет, — ответила она. — Но, как я вам уже сказала, меня это нисколько не удивляет.
— На этот раз он рисовал на стекле царапаньем, — сказал Клинг. — На осколке разбитого стекла мы обнаружили его инициалы. Они были нацарапаны на нем. Нечто похожее на Г и часть буквы Б. Он не успел вывести свой знак. Его убили.
— Что?
— Знак. Автограф. Так писаки называют это. Пачкуны.
— Ясно.
— Вы знакомы с кем-нибудь из приятелей вашего брата?
— Нет.
— Может быть, вам известно, что кто-нибудь из них занимался рисованием?
— Нет. Пачкотней, хотели вы сказать. Я вас правильно поняла?
— Да.
— Насколько мне известно, Генри работал в продуктовом отделе какого-то супермаркета. А что он делал по ночам, понятия не имею. Выцарапывал свое имя на витринных стеклах, узнаю теперь от вас. И его приятели тоже.
— Никогда никого из них не встречали, так?
— Никогда. Я мало виделась с Генри. Это ведь был псих с шилом в заднице. Прошу извинения за неприличное выражение. Я не любила его, когда он был мальчишкой, не полюбила, когда он стал взрослым. Если, конечно, можно назвать взрослым 32-летнего придурка, царапающего свое имя на витринных стеклах.
— Но вы ведь не знали, что он это делал.
— Ваша правда. А если бы знала, то любила бы еще меньше.
— Вам знаком этот почерк? — спросил Клинг и показал ей фотокопию записки, которую ему передали ребята из ЦЮ участка.
Ребекка внимательно прочитала ее.
— Нет, — ответила она. — Это написал тот, кто убил моего брата? Это о нем писали в газетах?
— Возможно, — произнес Клинг.
— Должно быть, сумасшедший. А вы как думаете? Хотя признаюсь вам...
Клинг выжидательно посмотрел на нее.
— Иногда мне хочется поубивать их собственными руками.
* * *
Никто не знает, почему этот шумный скандальный район был назван Спокойное Место. Возможно, он и был когда-то мирным уголком с патриархальными нравами, но с тех пор много воды утекло. Теперь же в этом названии звучала ирония, граничащая с сарказмом. Спокойное Место было самым шумным районом беспорядочно расползавшегося в разные стороны города, и неудачный экскурс его обитателей в английский язык вызывал повсюду в Соединенных Штатах насмешки, забавные шутки и грубые передразнивания. Спросите уроженца Спокойного Места, откуда он приехал, и он ответит вам так, что до неузнаваемости исказит название района, будучи, однако, уверен в своей правоте.