— Наверное, мне все же придется получить этот ордер.
— Пусть смотрит, — сказала Полли.
* * *
Эйлин сидела на кровати положив руки на колени, когда в палату вошел Клинг. Она была к нему спиной. По стеклу колотили капли дождя, искажая очертания близрасположенных зданий.
— Привет.
Она повернулась, и он увидел повязку на левой щеке. Толстый слой ваты и лейкопластырь. Она явно плакала: кожа вокруг глаз покраснела и вспухла. Улыбнувшись, Эйлин подняла в знак приветствия руку. И тут же рука бессильно опустилась, белая рука на белой простыне.
— Привет.
Клинг подошел к кровати и поцеловал ее в здоровую щеку.
— Ну, как ты?
— Да ничего, все в порядке.
— Я только что говорил с врачом, они обещают тебя сегодня выписать.
— Очень хорошо.
Клинг не знал, чтобы еще сказать. Он знал, что с ней приключилось, а что сказать, не знал.
— Здорово я выступила, — начала она. — Настоящий полицейский, ничего не скажешь. До того позволила запугать себя, что оба пистолета... — Она отвернулась. Дождь продолжал барабанить по окнам.
— Он изнасиловал меня, Берт.
— Знаю.
— Ну и... — голос у нее сел. — Ну, и что скажешь?
— Так и убил бы подонка, — сказал Клинг.
— Это понятно, но... как ты... как тебе то, что меня изнасиловали?
Клинг с удивлением посмотрел на Эйлин. Она все еще сидела, отвернувшись, словно хотела скрыть повязку, а заодно и рану — свидетельство ее капитуляции.
— Я хочу сказать... что я позволила ему изнасиловать себя?
— Ничего ты ему не позволяла.
— Я полицейский.
— Детка...
— Мне следовало бы... — Эйлин горестно покачала головой. — Я слишком перепугалась, Берт, — едва слышно закончила она.
— Это я за тебя боялся.
— Я думала, он убьет меня.
Эйлин наконец повернулась.
Взгляды их встретились. На глаза у Эйлин навернулись слезы. Часто заморгав, она подавила их.
— Но полицейскому нельзя бояться, Берт! Полицейский должен... я бросила пистолет! Когда он ткнул мне ножом под ребра, я так перепугалась, что бросила пистолет! Он уже был у меня в руке, а я его бросила!
— И я бы сделал то же самое.
— А в ботах у меня был спрятан запасной, маленький браунинг. Я достала его и уже взвела курок, и тут он... тут он полоснул меня по лицу.
Клинг молчал.
— Я и не думала, что будет так больно. Знаешь, когда подбриваешь волосы под мышками или на ногах, бывает, порежешься, ну поболит чуть-чуть, и все, а тут — по лицу. По лицу и, о Боже, Берт, как же было больно! Я знаю, что не красавица, но это единственное мое лицо, другого нет, и когда он...
— Ты неотразима, Эйлин, — прервал ее Берт.
— Уже нет, — Эйлин снова отвернулась. — И вот тогда, когда он ударил меня и я выронила второй пистолет... тогда я поняла... я поняла, что сделаю все, что он от меня захочет. Да, Берт, я позволила ему изнасиловать себя. Позволила.