— Нина!
И Василий Иванович для успокоения дал ей шлепок своей большой мягкой ладонью.
В ответ она деловито проскрипела, почти так же, как скрипели половицы в их крохотной столовой:
— Оставьте меня, Василий Васильевич!
Это было имя и отчество Лужского, небезызвестного артиста Художественного театра.
— Теперь мне все ясно! — сказал Качалов с завидной серьезностью. — Теперь мне совершенно ясно, кто тебя, Нина, еще стукает по этому месту.
Всем стало весело. Очень весело.
Стоит ли пояснять, что на всем белом свете никто, кроме Василия Ивановича, не стукал ее «по этому месту».
— Господи, — отозвалась со скрипотцой Нина Николаевна, — от вас, Василий Иванович, немудрено и с ума сойти!
А немудрено было сойти с ума только от Нины Николаевны с ее треволненьями и переживаньями, как по большим жизненным вопросам, так и по самым ничтожнейшим пустякам.
Перед заливным судаком в лимонах Пыжова неожиданно задала вопрос, как будто довольно глупый:
— Вася, а как ты считаешь — сделал ты в своей жизни карьеру или нет?
Он, задумавшись на минутку, пожал плечами:
— Как тебе сказать, Ольга… В Америку я ехал во втором классе.
— Понятно! — кивнула Пыжова. — И Качалову, значит, жизнь не удалась.
— Подожди, подожди…
— Не выкручивайся, Васенька.
— Гамлета я все-таки сыграл… с грехом пополам.
Нина Николаевна презрительно прыснула мелкими смешками и проскрипела:
— Готово! Уже заразился!
— Чем это?
— Да самокритикой большевистской.
— Что ж, это болезнь полезная. Очень полезная. Побольше бы у большевиков таких болезней было.
А перед поросенком с гречневой кашей он спросил:
— Хотите, я вам почитаю стихи?
У кого из нас после получасового знакомства повернулся бы язык попросить его об этом? Тем более что на его лице еще лежала пудра на тонком слое душистого вазелина, которым он только что снял грим сегодняшней роли.
— Конечно, хотим, Василий Иванович!
— Мечтали об этом!
— Ну пожалуйста!
— Пожалуйста, Василий Иванович, пожалуйста!
Он стал читать.
Сначала Есенина, потом Блока, потом Верхарна, потом Пушкина, а уж на рассвете Байрона из «Чайльд Гарольда» и Гете из «Фауста».
Сам Василий Иванович необычайно был похож на Гете. Только волосы покороче да живот поменьше.
Качалов — это псевдоним. Настоящая фамилия Василия Ивановича — Шверубович.
Когда Художественный театр гастролировал в Америке, нью-йоркские евреи, прослышав про это, взбудоражились.
Здесь, тут, там стало раздаваться:
— Вы знаете, мистер Абрамсон, что я вам скажу? Великий Качалов тоже из наших.
Или:
— Ой, мистер Шапиро, вы что думаете? Вы думаете, что знаменитый Качалов гой? Дуля с маком! Он Швырубович. Да-с, Швы-ру-бович!