Крик ужаса вырвался у господина Глоагена и его сына при виде случившегося, вокруг послышались ругань и проклятия в адрес негодяя, а также и в адрес неосторожного мальчика; виновник же случившегося, усиленно работая веслами, уходил со всей скоростью подальше от парохода, а на поверхности расходились в темной воде концентрические круги над тем местом, где скрылся несчастный мальчик.
Поль-Луи смутно, точно сквозь сон, заметил медно-красный могучий торс, атлетического сложения руки и выглядывавшие из-под высокого белого тюрбана большой орлиный нос и пару блестящих азиатских глаз с выражением злобной радости.
— Мальчик за бортом!.. Живо веревки! Спасательные круги! Буйки! — кричали со всех сторон; все суетились, толпились и толкались… И вдруг среди общего бестолкового крика и суетни послышалось грузное падение какого-то тела в воду, описавшего в воздухе параболу.
Поль-Луи, не сбросив даже своей верхней дорожной куртки, не выжидая, что сделают другие, бросился в воду. Почти в тот же миг голова Шандо, смеющаяся и жизнерадостная, показалась над поверхностью. Мальчик бодро и ловко плыл вперед, направляясь к черной стене парохода, и, поймав один из брошенных ему канатов, не дав себе даже труда доплыть до лесенки, спущенной до уровня воды, с ловкостью и проворностью опытного матроса взобрался на палубу и здесь, отряхиваясь, как только что вышедший из воды щенок, с веселым видом заявил:
— Это сущие пустяки; лишний раз выкупаться у нас никогда не мешает!
Тем временем и Поль-Луи, которого уже успели предупредить о благополучном исходе происшествия, спокойно взошел по лестнице на палубу при громких криках «ура» и аплодисментах всех присутствующих.
Молодые люди заключили друг друга в объятия с вполне искренним чувством взаимного сердечного расположения.
— Благодарю вас, кузен, считайте меня своим должником до первого случая! — сказал Шандо. — Ах! — спохватился он, — да я потерял шляпу!.. Эй, ты! Пресноводный моряк, вылови хоть мою шляпу! — крикнул он, отыскивая глазами темнокожего гребца, виновника происшествия.
Но тот был уже далеко, слишком далеко, чтобы можно было его нагнать или хотя бы только различить его черты, которые скрывал лоскут той же белой ткани, что и на тюрбане. Опустил ли он его на глаза, чтобы предохранить их от ослепительных лучей солнца, или же чтобы скрыть лицо, не быть узнанным, — это трудно было решить, но его грубое, бессердечное поведение, конечно, говорило не в его пользу и допускало также возможность предполагать нечто умышленное в его поступке. Еще минута, и он скрылся среди бесчисленных судов, стоявших на якоре.