— Поехали! — произнес хирург Никифор Боткин и вонзил иглу с обезболивающим в лоскут кожи возле раны. — А-а-а!..
Далее все пошло как по маслу.
Через два часа лысую голову Никифора украшал идеально ровный шрам, который хирург залепил пластырем и сошел с операционного стола.
— Я смог! — тихо произнес он в потолок. — Я сделал… — Слезы вновь текли по его физиономии. — Зеркальная операция!.. — Он оглядел свои руки и вознес над вылеченной головой. — Первая в мире!!!
Вокруг по-прежнему стояла выжидательная тишина.
— Спасибо, Господи, за руки Твои! — шептал Боткин. — Спасибо за милость Твою!..
В эту минуту в операционной возникла фигура охранника, который внезапно вспомнил на посту, что Боткин — фамилия великого хирурга, в честь которого названа Боткинская больница в Москве. А в той больнице оперировалась его мать по поводу холецистита.
Мысль охранника работала просто: его обдурили, и в больницу, вверенную ему в защиту, проник некто посторонний, а в свете известных событий в стране этот посторонний мог быть кем угодно. Охранник не боялся, хотя в его распоряжении имелась лишь резиновая дубинка. Но в умелых руках дубинка являла собою грозное ударное оружие.
Мать охранника, перенесшая операцию по поводу холецистита в столице, звала сына Алехой, но никогда Алексеем или Лешенькой, так как облик сына не соответствовал этим именам.
Алеха — самое то, что подходило!
Двухметрового роста, с бычьей шеей, с мощными ногами, с грудью буйвола, он прошел армию десантником и чувствовал в своей голове силу, а в стальных мускулах ум.
Продвигаясь по коридорам больницы, ища самозванца, Алеха все крепче сжимал дубинку, которой умел орудовать виртуозно, так, что его в свое время показывали японскому военному атташе, который от увиденной картины пришел в радостное состояние самурая и подарил Алехе тысячу иен, которые молодой десантник хранил до дембеля. На эти деньги примерный сын решил перестроить дом и дать матери комфорт на старости лет, а потом побывать в столице нашей Родины Москве.
Каково же было изумление парня, когда ему в обменном пункте выдали сто сорок рублей…
Теперь все былое разочарование, вся ненависть к японцам, лишившим Алеху и его мать дома, вдруг устремились на незаконно проникшего в больницу врага.
Прочесывая помещение за помещением, ища самозванца-неприятеля, охранник все больше наливался ненавистью. Она осенним багрянцем стекала от мясистого носа к шее, затем, покрасив мускулистые груди, залила живот и скромный пах, который, собственно, и являлся пусковым механизмом ненависти…
Алеха обнаружил нарушителя в дальней операционной, в тот момент, когда он, лысый, вознес руки над головой и что-то зашептал. Абрек, решил Алеха, подкрадываясь сзади. Ишь, Аллаху своему молится!