— А крови-то нет! — изумился чукча, и из его ослабевших рук выпало ружье.
В свою очередь, Кола ощупал голову и, не найдя уха, загыкал, как будто радовался потере такой важной части тела.
— Ну, все, — побагровел лицом Бала. — Сейчас убивать тебя станем! — и обрушил кулак Ягердышке на самую маковку.
— И за что тебя Укля любила? — прохрипел чукча сквозь затуманенные мозги.
— Кого любила? — спросил Кола, засовывая в дырку под глазом указательный палец.
— Кого-кого! Бала! — уточнил Ягердышка.
— Опять рассорить нас хочет! — констатировал Кола, засунув в голову еще один палец, на сей раз на место выбитого глаза. — Так я уже простил брата! Я ж съел его!
— А теперь я Уклю таки-таки! — зачем-то сообщил Ягердышка, поглаживая свою макушку.
От такого сообщения завелись оба брата и заработали кулаками что было мочи.
— Ой, — приговаривал Ягердышка, когда доставали особенно чувствительно.
— Ой!..
А потом он стал молиться Господу Иисусу Христу и жаловаться на то, какая несправедливость над ним происходит. Он в Америку едет, а его посреди пути убивают духи!..
Господи, спаси!!!
И тотчас все стихло.
Ягердышка открыл глаза и никого в иглу не увидел. Лишь похрапывал в ногах Аляска.
— Спасибо тебе, Господи! — поблагодарил чукча и улегся, подложив под щеку ладошку. — Спасибо!.. — И заснул, уверенный во всесилии Добра.
Утром, снарядив нарты и с трудом волоча ноги, он отправился в путь.
Ягердышка рассчитывал к середине дня добраться до пролива Иван Иваныча, а к вечеру… На следующей фантазии дух захватывало!
— Теп-теп-теп! — поторапливал чукча собак. — Теп!..
К концу дня он наконец увидел море и почти заплакал, учуяв приближение путешествия.
— Заночую на берегу, а завтра переплыву в Америку! — решил Ягердышка, но, вспомнив братьев-эскимосов, струхнул новых побоев и решил уже сегодня плыть. Отвязал от нарт каяк, сунул в него рюкзачок, медвежонка, шестерых собак и сам, оттолкнувшись от берега ногой, уселся. Нартами пришлось пожертвовать, но что были нарты в сравнении с перспективами, ожидающими его на том берегу.
Он неторопливо греб веслом, стараясь успокаивать собак, которые повизгивали на волнах, грозя опрокинуть легкую лодочку. Ягердышка греб, и по мере отдаления от родного берега что-то тоскливое забиралось в его душу, а что — он понять не мог… Может быть, оттого ему было грустно, что все избитое тело болело, оттого, что по макушке попало?..
Над проливом сгущались свинцовые сумерки, а соседского берега видно не было.
— Там огни светятся! — предупреждал Бердан. — Много огней, как в Москве!
— А я не был в Москве…