Он знал, что некрасив, как и большинство людей на земле.
Он работал только на себя и на свой автомобиль.
Да, он был обыкновенным!..
По ходу движения студент Михайлов слегка прищурил глаза от здания, которое сверкало и светило во все стороны. Прожектора, зеркальные шары, сотни метров неона…
— Что это?
— А-а, — отмахнулся человечек. — Дом, где разбиваются сердца!
— Остановите, — попросил студент Михайлов.
— Сердца разбиваются здесь за пятьсот долларов!
— Остановите.
Человечек уперся толстой платформой в педаль тормоза и в неоновом свете посмотрел в глаза пассажира. Они были цвета надписи «С днем рождения, сынок!». Надпись та была на праздничном торте, а торт съели тридцать лет назад. Тогда мама сказала ему: «Хочу, чтобы небо над тобой, сынок, было всегда такого цвета, как эта надпись». А крем был небесно-голубым… А потом мамы не стало, папы не было никогда, как у большинства, а небо всегда голубое только в Калифорнии.
Человечек хотел было объявить цену, но в благодарность за воспоминание о торте, о вкусе небесного крема сказал:
— Платить мне не надо.
Пассажир ничего не ответил, лишь еще немного посмотрел своими лазурными глазами, и у человечка создалось впечатление, что мокроволосому все известно про его маму…
Студент Михайлов покинул авто и услышал визг колес стремительно отъезжающих «жигулей». У дверей его остановили:
— Вход платный.
Молодой человек хотел было ответить, что средствами не располагает, но вдруг услышал голос:
— Господин Михайлов! Господин Михайлов!!!
Он обернулся.
К нему откуда-то сбоку спешил, задыхаясь, сегодняшний знакомец из балетных, а именно Альберт Карлович. Полы длинного тяжелого пальто слегка волочились за ним по мрамору, шелковый шарф развевался летучим змеем, редкие волосы были похожи на вольфрамовые нити из лампочек.
— Господин Михайлов!
Толстяк подбежал к молодому человеку:
— Рад видеть вас… — Запустил руку в карман, выудил купюры и сунул их девице в бюстгальтере цвета циркового бордо. — Вот деньги, Дашка, вот!.. — Подтолкнул студента в спину: — Пойдемте, коллега! Иначе все хорошие места займут!
— Я не Дашка! — бросила вдогонку девица, впрочем, беззлобно и жеманно.
— Я — Сесиль!
— Сценический псевдоним, — прокомментировал Карлович, сдавая пальтище в гардероб. — Они здесь все Клеопатры и Офелии, пилятушки, милые мои!.. Пальто шаляпинское, у театра выкупил! Все равно таких плеч и задища, как у меня, не сыскать! Вот только не бас у меня, а тенор!..
В полутемном коридоре Карлович взял молодого человека под руку и повел в еще более темное пространство, где метался луч света.