Карл Великий (Левандовский) - страница 96

Говоря суммарно, в жестах и романах средневековья сам император, его родственники и близкие получили вторую жизнь. Все они приобрели новый облик и характер, сохранив при этом некоторые черты, засвидетельствованные историей, и изменив другие почти до неузнаваемости. Исторический Карл, носивший только усы, отпустил седую бороду и прожил вместо семидесяти двести лет, успев за это время слиться не только со своим дедом – Карлом Мартеллом, но и со своим внуком – Карлом Лысым, а его мать, Бертрада, в противовес своему «короткому» супругу, значительно «удлинилась» и стала «большеногой». Не менее деформировались сыновья и внуки Карла, хотя в главном из них, Людовике Благочестивом, точно сохранены его безволие и двоедушие. Из окружения Карла и Людовика «в живых» не осталось никого, за исключением Роланда да еще Гильома Тулузского; впрочем, и эти двое обзавелись и новым обликом, и новой родней: Роланд стал «племянником» Карла Великого, а Гильом получил не менее знаменитых предков. Зато вдруг «ожили» многочисленные герои, которых не знала или почти не знала подлинная история. Появился неугомонный Рено де Монтобан с тремя братьями, появился многострадальный Ожье Датчанин, чей героизм не раз спасал Карла, появились бешеный Рауль де Камбре, предатель Гуенелон и многие, многие другие.

Все они действуют вразброд, но при этом обязательно сходятся в одной точке, и точка эта – их сюзерен, непобедимый император. Недаром давно уже замечено, что даже в знаменитой «Песни о Роланде» подлинным героем является вовсе не Роланд, а его «дядя» – Карл Великий.

И вот что особенно знаменательно.

Внимательно приглядываясь, видишь: средневековая поэзия преувеличила, но вовсе не исказила реальные черты образа франкского императора. Борющийся с коварными вассалами, отправляющийся паломником в Святую землю или ведущий в крестовый поход христианских рыцарей, Карл, мощный седобородый великан, рассекающий ударом меча всадника вместе с конем, – это, в сущности, исторический Карл, но разросшийся в глазах потомства, подобно тому, как, по образному выражению историка, «заходящее солнце удлиняет тень предметов, не лишая возможности признать их действительные очертания».

Однако, чтобы понять характер и степень этого «разрастания», нужно возвратиться к началу.

Выше уже говорилось, что повсеместное возвеличение Карла, дошедшее почти до обожествления, началось сразу же после его смерти. Всевозможные хроники, большие и малые Анналы, придворные и провинциальные поэты не жалели эпитетов, прославляя покойного. «Могущественнейший», «преславный», «знатнейший», «непобедимый» и даже «божественный», «чья мудрость и проницательность не знает равных», «самый знаменитый из всех августов», «император Рима» и, более того, «император всего христианского мира», «прославивший как своих предков, так и потомков» – этими и подобными формулами пестрят латинские источники IX века, причем восхваление возрастает по мере того, как действительность становится плачевной, по мере сворачивания дела Карла и развала его империи. Справедливость, впрочем, требует отметить, что в этом хоре славословий иногда все же проскальзывают отдельные негативные нотки, которые тонут в общем фимиаме, но оставляют след, не забытый будущими слагателями жест и кантилен. Иные «ревнители веры» не могут простить авторитарных замашек Карла, его нетерпимости к «слугам Божьим», пытающимся проявить самостоятельность. И здесь его «ахиллесовой пятой» становится весьма простительная, с нашей точки зрения, слабость к женскому полу, его «многоженство» (пять законных браков плюс наложницы), его снисходительное отношение к романам дочерей и придворных. Так, уже в 820 году появилось записанное в монастыре Рейхенау «видение» некоего монаха (в дальнейшем переложенное на стихи), в котором Карл изображается в чистилище, где он терпит муки за свою развратную жизнь. Примерно к этому же времени относится и сказание о святом Эгидии, отпускающем Карлу какой-то «великий грех»; согласно традиции речь шла о кровосмесительстве, о сожительстве Карла с родной сестрой Гизелой, от каковой связи и произошел Роланд, являющийся таким образом одновременно и племянником и сыном Карла (!).