для увечных и несчастных. Не раз и не два Вудроу пытался поговорить с Джастином на эту тему, но всякий раз натыкался на полное непонимание. Только Эсмеральда не плакала. Наоборот, лицо ее превратилось в деревянную маску. Зачастую белые ошибочно предполагали, что маска эта — выражение неблагодарности или безразличия. Вудроу знал, что это не так. Она свидетельствовала лишь о знании жизни, переполненной горем и ненавистью, жизни, в которой люди постоянно убивали друг друга. Это, мол, повседневные реалии, с которыми мы сталкиваемся с рождения, а вы, вазунгу
[13], — нет.
Мягко отстранив Мустафу, Джастин взял Эсмеральду за обе руки, а она прижалась лбом к его лбу. У Вудроу возникло ощущение, что его допустили в круг любви, о которой он не мог и мечтать. Плакал бы Джума, если бы Глории перерезали горло? Черта с два. Эбедьях? Новая служанка Глории? Вудроу не помнил, как ее зовут. Джастин прижал к себе угандийского парнишку, погладил его по щеке, потом повернулся спиной ко всем троим, взялся рукой за перила лестницы, ведущей на второй этаж. На мгновение превратился в глубокого старика, каким ему вскорости суждено было стать, потом начал медленно подниматься по ступеням. Вудроу провожал его взглядом, пока он не скрылся в спальне. Туда Вудроу никогда не входил, но не раз пытался представить себе, как она выглядит.
Оставшись один, Вудроу внутренне сжался, чувствуя смутную угрозу. Так случалось с ним всякий раз, когда он переступал порог ее дома. Он вдруг превратился в деревенского подростка, попавшего в большой город. Если это коктейль-пати, почему я не знаю этих людей? «По какой причине нас пригласили сюда этим вечером? В какой комнате будет она? Где Блюм? Скорее всего рядом с ней. Или на кухне, рассказывая истории, от которых слуги покатывались со смеху». Вспомнив о цели своего приезда, Вудроу прошел по полутемному коридору к двери в гостиную. Открыл ее. Лезвия утреннего солнечного света, прорубившиеся сквозь зазоры между портьерами, освещали связанные вручную инвалидами щиты, маски, коврики и покрывала, которыми Тесса оживляла полученную от государства мебель. И ведь создавала уют! «Такой же камин, как у нас, такие же стальные балки, обшитые деревом, имитирующие дуб старой Англии. Все, как у нас, только поменьше, потому что детей у Куэйлов не было и Джастин занимал более низкую должность. Тогда почему жилище Тессы всегда выглядело как настоящий дом, а по нашему сразу чувствовалось, что мы — временщики?»
На середине комнаты он замер, охваченный воспоминаниями. «Здесь я стоял и читал ей мораль, ей, дочери графини. Рядом с инкрустированным столиком, который, по ее словам, очень любила мать. Я опирался на спинку этого непрочного стула из атласного дерева и вещал, словно папаша из викторианских времен. Тесса стояла у окна, в падавшем сзади солнечном свете ее платье из тонкой хлопчатобумажной материи стало прозрачным. Знала ли она, что обращался я к ее обнаженному силуэту? Что, глядя на нее, я видел мою мечту, ставшую реальностью, мою девушку на пляже, мою незнакомку в поезде?»