— Я не уверена.
Однако она знала ответ на этот вопрос. Ривлин сказал, что им надо поговорить, — что ж, поговорить, безусловно, придется.
Они уже подошли к заднему входу в дом Майры, когда Мадди спросила:
— Ты все еще хочешь получить честный ответ на свой вопрос?
— А он есть?
Вздохнув, она кивнула. Ривлин поставил вещи на ступеньки и, прислонившись спиной к перилам, сложил руки на груди.
— Полагаю, — начала Мадди, — как федеральная заключенная, я могла бы сказать прежде всего следующее: у меня нет возможности выбора, я обязана поступать только так, как мне велено. Но даже сидя в камере, я имею выбор. Я могу быть трудной, неуправляемой или, наоборот, покладистой и сама решаю, как проводить время, какой мне быть. Это заняло много лет, но я пришла к выводу, что жить ради удовольствия Других — значит напрасно тратить силы: то, что удовлетворяет человека в данную минуту, перестает удовлетворять в следующую. Время от времени я предпринимаю усилия, чтобы быть такой, какой меня хотят видеть, но только в тех случаях, когда это выглядит как путь наименьшего сопротивления; большей же частью я поступаю так, как мне кажется наиболее безопасным и приятным.
— У меня сложилось впечатление, что во время нашего путешествия ты старалась быть приятной для меня…
— Я считала, так мне будет безопаснее, но потом обнаружила, что в данном случае в этом нет необходимости и я могу оставаться самой собой.
— Благодарю тебя, — негромко произнес Ривлин. — Я предпочитаю, чтобы Мадди Ратледж говорила то, что думает, и поступала так, как она хочет.
— Правда? А мне казалось, что ты предпочел бы, чтобы я была послушной и уступчивой. Это облегчило бы твою работу.
Ривлин понимал, что разговор сворачивает на опасную тему. Какая-то часть его существа хотела забыть об острых колючках на этом пути и надеялась, что все обойдется — хотя бы благодаря счастливой случайности.
— Мы уже миновали отношения слуги закона и заключенной, и между нами появилось нечто большее, имеющее личный характер. Я не хотел, чтобы такое произошло, и, видит Бог, многое бы отдал, чтобы выбросить это из головы, но, как говорится, лошадка уже выбежала из конюшни, и не стоит делать вид, будто ничего подобного не случилось.
— В результате твое положение осложнилось?
— Это зависит от того, что ты имеешь в виду.
— Предположим, мы говорим о том, как доставить меня в Левенуэрт живой и в нужный срок, чтобы я могла дать показания.
— В этом смысле пока ничего не изменилось. Мне нравится твое общество, Мадди, что не противоречит правилам, и я вовсе не мечтаю только о том, как бы поскорее отделаться от тебя. Никого не касается, сколько времени это у меня займет, — лишь бы в конечный пункт ты прибыла вовремя. Сохранить тебе жизнь — это мой долг.