— Спасибо, — снова, несмотря на запрет, невнятно проговорила она, на этот раз уже предугадав ощущение боли, подготовившись к нему. На самом деле, пока лицо было без движения, боль не ощущалась. Или почти не ощущалась. Пока Саша не двигалась, она просто чувствовала, как будто кожа на лице слегка обожжена. Так бывает, когда летом слишком долго находишься под солнцем, под вечер лицо краснеет, начинает жечь. С Сашей такое случалось очень часто, особенно в детстве: она любила солнце, любила подставлять ему лицо, а потом по вечерам, следуя советам бабушки, мазалась кефиром. К утру кожа успокаивалась, становилась бледно-розовой, потом матово-оливковой…
Она вдыхала воздух, не чувствуя его кожей. Это было странно. Она снова достала руки из-под одеяла, наконец ощутив прохладное прикосновение. Это оказалось настолько важным, что ей сразу стало легче.
— Пройдемте на перевязку, — снова услышала она откуда-то из-за горизонта своей видимости. Это было как-то странно и даже дико, как будто голос раздавался из какого-то другого мира, теперь уже недоступного для Саши… «Неужели так будет всегда? — с нарастающим страхом в душе подумала она, представив, что теперь ее мир будет всегда ограничен мутными серыми сферами вокруг глаз, и тут же отогнала от себя эту мысль. — Это бинт. Просто бинт, его скоро снимут, и тогда все будет нормально. Все будет так, как было раньше…»
Она медленно приподнялась в кровати, сразу почувствовав головокружение. Потолок плавно заскользил вниз — Саша даже взметнула руки, зажмурила глаза, защищаясь от надвигающейся угрозы, и вскрикнула, снова почувствовав обжигающую боль.
— Осторожно, — снова донеслось до нее из «другого» мира, она повернула голову и наконец успокоилась, снова увидев лицо медсестры. Женщина поддержала ее, помогла встать с кровати. — Осторожно, — настойчиво повторила она, будто опасаясь, что Саша ослушается ее, взбунтуется и все испортит.
За дверью палаты бурлила жизнь. Люди в белых халатах, мужчины и женщины, торопливо передвигались по узкому и длинному, слабо освещенному коридору. Никто, казалось, не обращал внимания на новую пациентку. Саша прислушивалась, приглядывалась. Ей необходимо было освоиться, примириться с мыслью о том, что она не дома, что эти серые стены на время станут ее стенами, ее укрытием, убежищем. Ей даже стало легче — спокойные и непринужденные лица вокруг, по крайней мере, внушали мысль о том, что с ней не случилось ничего страшного, что пройдет совсем немного времени, и все будет так, как прежде…
«Будет ли?» — оказавшись в операционной, она поняла, что больше не может бороться с собой, и мысль, самая страшная, все же прорвалась наружу, зазвучала в сознании, не смолкая, все громче, все настойчивее. У Саши больше не было сил для борьбы. «Будет ли?» — снова подумала она, увидев свое отражение, мелькнувшее в стеклянной дверце белого медицинского шкафа с инструментами.