— Скажи мне, почтеннейший, уважил ли ничтожный раб Джафар-Сефи просьбу твою, через которую непременно жизни лишится?
Кивнул Яков.
— Тогда выслушай ничтожного из ничтожных, что за радость почтет туфли на ногах твоих целовать, когда окажешь ты ему милость...
— Разве я могу тебе чем-то помочь? — подивился Яков.
— Ты — нет, — вздохнул евнух. — Но сестра твоя Зарина, что была наложницей, а ныне стала любимой женой господина нашего, величайшего из великих шаха Надир Кули Хана, та — может! Обещай, что не откажет она в просьбе моей!
— Обещаю, — сказал Яков. — Обещаю просьбу твою исполнить, жизни своей не пожалев, но лишь если это не повредит сестре моей! Что нужно сделать ей?
И вновь не прямо сказал Джафар-Сефи, а, как на Востоке принято, витиеватыми иносказаниями.
— Уста жен всемилостивого шаха Надир Кули Хана, да продлятся дни его, подобны бутонам роз, источающим мед, что вливается в уши господина нашего сладостными речами. Есть советчики у всемилостивейшего, каких умней в целом свете нет, но даже ста самым мудрым мудрецам не сравнятся с советом, что подскажет любящее сердце!
Пусть любовь вложит в уста любимой жене шаха слова, что услышит повелитель ее и, вняв им, узнает, что есть при дворе его достойнейший из достойнейших, что, находясь в тени других придворных, предан господину своему душой и сердцем, одного лишь желая — услужить величайшему из великих, дабы преумножить славу его!
— Как же зовут этого достойного из достойнейших? — все сразу смекнул Яков.
— Несравненный визирь Аббас Абу-Али, — молитвенно воздел руки к небу евнух. — Тот, что сестру твою Зарину шаху подарил! Великий ум которого отмечен многими достойными людьми, средь которых первый — сам великий посол царицы русской, многоуважаемый князь Григорий Алексеевич Голицын, с коим Аббас Абу-Али ведет беседы, обучая его мудрой восточной игре, что шахматами зовется!
«А про князя Голицына он ввернул, дабы успокоить его да убедить в чистоте помыслов своих? — подумал про себя Яков. — Хитер Джафар-Сефи!»
Впрочем, верно, встречал Яков того визиря при русском посольстве, да не раз. Хвалил его князь Григорий Алексеевич, говоря, что хоть и шельма он, коему верить нельзя, как и всем иным визирям при дворе шахском, да, не в пример другим, имеет он интерес с Россией дружить, отчего и играет с ним посол в шахматы.
А коли так, то отчего не помочь ему карьеру сделать — чай не трудно.
Да только не стал Яков виду показывать, что знает протеже Джафар-Сефи, за коего тот хлопочет. Отчего спросил:
— Кто ж он, этот визирь, чем занимается? Улыбнулся главный евнух, да сладко так, что сироп сахарный на устах его выступил, подле которого осы закружились! Сказал евнух: