Профилактика (Ильин) - страница 170

Я двинулся между могилами, вчитываясь в таблички.

Фамилия, даты...

Фамилия, даты...

Господи, ну почему никому никогда не приходит в голову, что этого слишком мало, чтобы составить представление о человеке?! Почему на могильной плите нельзя описать, хотя бы в нескольких словах, что покойный успел сделать за свою жизнь, кем он был и как именно ушёл из жизни? Да, конечно: для этого есть биографические справочники, энциклопедии и документы в архивах. Но ведь в справочники заносят далеко не всех, и не у каждого появится желание и возможность рыться в архивах. А разве любой человек не заслуживает того, чтобы о нем знали не только родственники, но и другие люди? Что, у академика-лауреата или крупного политика больше прав войти в историю, чем у простого рабочего, отдавшего всю свою жизнь тяжелой работе? По-моему, это несправедливо.

Вот взять хотя бы Чувакину A.M., чье тело лежит под еще не успевшим высохнуть холмиком. Даты рождения и смерти говорят о том, что она прожила всего пятнадцать лет. Как она умерла? Попала под машину? Стала жертвой маньяка-насильника? Отравилась из-за несчастной первой любви? Или просто скончалась от какого-нибудь врожденного недуга? Не узнать этого никогда тому, кто будет идти мимо ее могилки. Только родственники это знают, но ведь родственники тоже смертны, и, возможно, лет через пятьдесят на земле не останется ни следа от гражданки Чувакиной A.M.

Ветер донес до меня голоса и дребезжащее гудение траурных труб. Там, где могилы заканчивались, виднелась жидкая кучка людей в черном.

Когда я подошел поближе, гроб уже опускали в могилу под сдержанные рыдания женщин. Мужчины хмуро смотрели себе под ноги. Некоторые крестились.

— Извините, — вполголоса обратился я к мужику, украдкой цедившему окурок, зажав его к грубом кулаке. — Не подскажете, кого хороните?

Он мрачно покосился на меня.

— Да племянника моего, — сказал неохотно он. — Ему через две недели восемнадцать должно было исполниться, а вот поди ж ты...

— А он по болезни или как? — осторожно поинтересовался я.

— Да если бы по болезни! — махнул рукой мужчина. — На мотоцикле разбился наш Витюха... Любил он гонять с приятелями, вот и угораздило... Так покалечился, что хоронить пришлось в закрытом гробу...

— Кошмар, — сказал я.

— Да уж, — согласился он. — Приятного мало...


* * *

Домой я вернулся поздно вечером. Ноги гудели от усталости, брюки прилипали к потным ногам, голова от хождений по жаре была тяжелая, как большой огнетушитель, и в ней копошилось только одно-единственное желание — принять душ похолоднее и упасть на диван перед телевизором с запотевшей после пребывания в холодильнике бутылкой пива. И до утра уже не вставать.