В командном пункте, то есть в кабинете Туманских на втором этаже, был не то чтобы хаос, но запустение. Тут уже стоял зябкий запах нежилья. На меня уставились рыла и рожи, которыми сплошь была увешана торцовая стена. Коллекцию экзотических масок из сандалового, черного и красного дерева, шаманских бубнов и погремушек Туманские собирали не один год. Но я их уже не боялась, как раньше. Даже злобных, черепообразных, оскаленных и просто страшных, как сны алкоголика.
Люди были опаснее.
На золе в камине лежали пустые бутылки — было ясно, что служивый народ сюда заруливает, чтобы тяпнуть втихую. Что, конечно, при Сим-Симе было немыслимо. Кофеваркой «эспресо» давно никто не пользовался — внутри спеклась и засохла коричневая масса. Вся электроника, включая компьютеры, была обесточена, телефоны отключены, на рабочем столе громоздились бумаги, в основном факсы. Первый помощник Туманских, Вадим Гурвич, который обычно фильтровал для Сим-Сима входящее, умотал еще в январе на серфинг с какой-то подругой аж в Австралию, никого не спросясь. Сам себе дал отпуск. Он уже успел отзвонить Элге и рассказать кое-что из жизни отдыхающих. К примеру, о том, как по раскаленным пляжам гуляли рождественские Санта Клаусы в тулупчиках и шортах.
Первое, что я сказала:
— Выдерните эту заразу из той Австралии, Элга. Пульните телеграммку. Не прорежется в течение трех дней — может считать себя свободным!
Она записала что-то в свой блокнотик и унесла кофеварку, дабы привести ее в порядок.
Я мельком глянула в бумаги. В Туапсинском порту был какой-то затык с растаможкой запчастей для тягачей «вольво» из трансфирмы в Перове. Кто-то отказывался принять к оплате простые векселя Газпрома и требовал налички в валюте… Но в основном это были еще январские верноподданнические соболезнования из филиалов, фирм и фирмочек по случаю кончины Туманского.
Я спихнула весь этот ворох со стола, заняла тронное кресло и задумалась. Сим-Сим учил меня: «Никогда не делай того, что должны делать другие. Наше дело — стратегия. Дашь слабину — утонешь в мелочевке!» И еще он учил: «Никогда не включай глотку на полную мощность, не срывайся в злость! Тебя должны слышать, даже если ты перейдешь на шепот! Или на азбуку для глухонемых…»
Но покуда ни включать, ни выключать голосовой аппарат мне было не перед кем.
Все это было похоже на прыжок через пропасть. Я оставила позади все, что было, разбежалась и сиганула, зажмурясь, не зная, ухну ли в пустоту и расшибусь или все-таки допрыгну до другого берега и поднимусь хотя бы на четвереньки.
Одно я знала твердо: оборачиваться назад и ковыряться в болячках, каждый раз заново переживая то, что случилось со мной и с теми, кто был мне дорог, я не имею права. Да и не хочу.