— Что вы имеете мне сообщить?
Гномка обернулась с выражением такой радости на мордашке, что захотелось завыть. Правда, когда ее взгляд переместился чуть ниже моего подбородка, в голубых глазах появилось недоумение:
— А зачем...
— Не имею ни малейшего представления, — поспешил я избавиться от потока совершенно ненужных вопросов, на которые все равно не мог придумать ответа.
Гномка помолчала. Пару мгновений, не больше. И спросила то единственное, что волновало ее, по-видимому, больше всего:
— А он тяжелый?
Следовало бы засмеяться, но искренняя забота на круглом личике выглядела так умилительно, что я жутким усилием воли затолкал смех в горло, изобразив то ли кашель, то ли приступ удушья. Но мое фырканье повлекло за собой лишь усиление тревоги в голосе Мирримы:
— Тебе снова плохо?
И вот тут я заржал. Именно — заржал. Даже лошадка, запряженная в телегу, повернула голову в нашу сторону. Из глаз брызнули слезы, и мне потребовалось не меньше пары минут, чтобы взять себя в руки. Сначала гномка не могла понять, что происходит, но постепенно и до ее недалеких мозгов дошло, что я просто смеюсь. И, разумеется, если смеюсь, то смеюсь над ней. Маленькие кулачки сердито уткнулись в бока, щеки залил румянец, голубое небо взгляда затянулось грозовыми тучами.
— Да как... Да ты... Да я... Тут... Так перепугалась... А он...
Я выдохнул последнюю смешинку и лучезарно улыбнулся:
— Не напрягайся так, милая!
В беседе вновь наступила пауза, потому что Миррима шлепала губами, как выуженная рыба, но ни одного звука до меня не долетало. Ох, опять Джерон во всем виноват... Ладно, примем меры.
— Извини, пожалуйста, я не дал тебе договорить... Я смеялся вовсе не над тобой — только над твоими словами...
— Ты хочешь сказать, что мои слова не имеют ко мне никакого отношения?! — Она явно была не прочь поскандалить.
Как там твердит народная молва? Милые бранятся — только тешатся? Все с тобой понятно, милая: ты без ума от меня! Думаете, шучу? А чем тогда объяснить столь открытое, даже, можно сказать, назойливое внимание к моей скромной персоне со стороны малознакомой особы женского пола? В редкие минуты честности с самим собой я прекрасно сознаю, что не обладаю — ни во внешнем облике, ни в глубинах души — никакими выдающимися качествами, которые могли бы вызвать уважение (не говоря уж о восхищении!) и желание поближе познакомиться... Она же видела, что от меня нет никакого проку в простейших житейских ситуациях! И все равно, как репей, цепляется... Есть, правда, еще одно возможное, но не слишком лестное, объяснение... Что, если гномка решила открыть приют имени себя для сирых и убогих? А я буду первым подопытным? Ну уж нет! Такая забота мне не нужна!