Виновник моих мучений, по-видимому, был не вполне доволен содеянным. Я стоял, скорчившись, а он смотрел на меня сверху вниз с лоснящимся от пота лицом.
— Холман!
Эта была команда, но у меня не было сил ей повиноваться. Я попытался сказать ему об этом.
— Холман!
Я не мог не повиноваться. Он вызывал меня, и я должен был идти. Я сделал большое усилие и заставил себя пойти ему навстречу. Калейдоскоп красок перед моими глазами и темнота вдруг исчезли. Головокружение прекратилось. Я увидел, что на меня смотрит лицо Эрика Стейнджера, а прямо над ним — потолок.
— Холман? — Он внезапно улыбнулся и кивнул. — А! Ты снова пришел в себя? Тебе было больно, но твоей голове было еще хуже, не правда ли? Так было потому, что я бил тебя профессионально. Никакой травмы, только временный и частичный паралич диафрагмы. Ты не можешь дышать, тебе кажется, что ты тонешь, хотя вокруг тебя столько воздуха! Но ты придешь в себя через пять или десять минут. У тебя останется только ощущение боли. А сейчас ты не можешь двигаться и говорить, но все видишь и слышишь; что ж, этого достаточно.
Возвышавшееся надо мной громоздкое тело отодвинулось и направилось к Делле. Он остановился примерно в трех футах от нее и уставился на ее лицо.
— Такое красивое лицо! — сказал он мягко. — Я помню, как увидел это лицо в первый раз. — Его грубые пальцы снова потерли белый шрам. — Когда я с таким нетерпением хотел продемонстрировать вам, как я вас люблю, вы оставили мне этот постоянный знак, как напоминание: никогда не будь таким импульсивным!
— Эрик! — прошептала она. Было видно, что произнесла она это имя с болью. — Пожалуйста! Я прошу вас...
— Сейчас уже слишком поздно, — сказал он резко. — Четырнадцать лет ожидания, надежд, стремления и желания привели меня к такому состоянию, когда, думая, что можешь управлять своими чувствами, внезапно обнаруживаешь, что они управляют тобой. — Он медленно протянул вперед руку и, вцепившись пальцами в ее шелковое платье, собрал его в кулак. — Все жестокие поступки, отказы, колкости, — сказал он свирепо, — не могут остаться без наказания!
Послышался звук разрываемого материала. Сильным рывком Стейнджер разорвал платье Деллы сверху донизу так, что в его сжатом кулаке осталась широкая полоса материи, а сама Делла осталась в одной белой комбинации. В следующее мгновение он сорвал с нее комбинацию, а затем и бюстгальтер. В каком-то диком безумии он сорвал с ее тела последние клочья одежды, пока она не осталась совсем голой. Делла продолжала стоять не шелохнувшись. Через огромное окно комнату заливал яркий солнечный свет. Лучи солнца освещали ее тело, его блики падали на ее гордые упругие груди. Единственным заметным движением было движение этих грудей, слегка поднимавшихся и опускавшихся при дыхании. Она была похожа на статую, изваянную из белого мрамора.