Мучая себя, мучая окружающих. Ее, Риту, прежде всего. Чем она заслужила?
Недавнее, свежее еще и оттого до боли отчетливое воспоминание снова заставило его застонать. Он никак не ожидал, что Рита в тот момент обернется. В последнее время он все реже смотрел ей в глаза и все чаще и пристальнее вглядывался в Риту в те моменты, когда она этого не замечала. Сам себе удивлялся как будто и вправду существует она, эта среднестатистическая норма количества взглядов, которые в течение определенного времени непременно должны коснуться жены. А поскольку встречаться с глазами Риты с каждым днем становилось все тяжелее и опаснее, Павла непреодолимо тянуло смотреть на жену в те моменты, когда опасности не существовало. Он как завороженный стоял возле окна и смотрел на Риту, которая торопливо выходила из подъезда и, постукивая тонкими каблуками, исчезала в направлении троллейбусной остановки. Смотрел на нее за вязанием, пока Рита думала, что он смотрит телевизор. И каждую возможность ловил для того, чтобы задержать свой взгляд на Рите. Как будто эти взгляды могли хоть что-нибудь изменить…
А может быть, это просто магическое притяжение взгляда палача к своей жертве? Даже такие мысли порой возникали у Павла, и себя он за них ругал, потому что в такие моменты слишком неотвратимым казалось приближение к той черте, которая отделяет разум от безумия. Но именно в этот день почему-то все самые грустные, самые беспросветные мысли так и теснились у него в голове, нестройным роем жужжали без остановки, как разбуженные злые пчелы. Будто именно в этот день он и вправду подошел к той черте, которая отделяет разум от безумия, твердь земную — от бездны…
«Критические дни, — подшучивал он над собой. — Зря говорят, что только у женщин бывают…»
Но ирония не спасала. В этот день не спасало уже ничто. С утра он с тупым остервенением пахотного быка копал землю на огороде. Врезался в нее лопатой, отшвыривал комья по сторонам, потом разбивал, дробил на куски. Земля рассыпалась, он шел дальше, пот стекал со лба. Уже не ручьями, а каким-то горным водопадом. Три с лишним часа ушло на это. Но физическая усталость не помогла. Все тот же тугой ком внутри — как огромная мятная таблетка, застрявшая в горле. Душа неотступно, день за днем, минута за минутой, доказывала — она существует. Она существует, черт побери, и ей больно, ужасно больно, и разве можно сравнить с этой болью тупую боль в мышцах, которая разлилась теперь по всему телу почти сладким оцепенением? Можно было пойти и перекопать еще три соседских огорода. Если бы от этого хоть что-нибудь изменилось!