— Что за неприятности? — теребила я Настю.
— Ни к чему тебе все это. Все равно уже ничего не изменишь, не поправишь. Иди спать, Лерка.
— Не дождешься! Или ты думаешь, я смогу заснуть, пока ты здесь вот так сидишь с мертвыми глазами наедине с этим ужасным черепом?
— С каким черепом? А, ты об этом… Брось, на мой взгляд, он очень даже симпатичный. Бывает и похуже.
Я пытала ее — почти целый час мучила, пыталась заставить рассказать, что же произошло с ней. Она огрызалась смеялась надо мной, выгоняла меня, потом не выдержала и расплакалась. Она плакала, а я прижимала ее к себе, гладила по мокрой щеке, усыпанной веснушками, перебирала эти косы ее бесконечные и шептала:
— Ну успокойся. Успокойся, девочка моя. Ты же знаешь, мы вместе и с нами ничего не может случиться, покамы вместе…
— Просто голова у меня мусором забита — всхлипнула Настя, — Правильно он говорит: голова у тебя, Кнопка, мусором забита…
— И все-таки, что случилось?
— Случилось, Лерка, то, чего ты всегда боялась. Я залетела, вот что случилось.
— О Господи! — Я прижала к себе Настю еще крепче, почувствовав совсем некстати, наверное, странное облегчение. Наверное, все же не самое страшное, что может быть в жизни, с ней случилось.
— А он? — спросила я тихонько, уже догадываясь, что мне известна только лишь часть Настиной истории. — Он знает?
Лучше бы я этого не спрашивала… Лучше бы, но, что теперь поделаешь? Я спросила. И она мне ответила.
Ответила, скривив губы в странной, уродливой усмешке.
— Он знает. И еще много чего он про меня знает. И то, что я в городе самая известная подстилка, знает тоже. Он мне так и сказал. И папочка его, и мамочка тоже, оказывается, в курсе дел. Он их успел просветить по этому поводу. Особенно мамочку… Я только на порог ступила, а она набросилась на меня, как ведьма. Сказала, чтобы я и думать не мечтала о ее сыночке. Он, видите ли, из приличной семьи мальчик, и не чета ему такие, как я. Дура дебильная решила, что я и правда замуж за него собираюсь. Мне всего-то и надо было от него — денег на аборт… А потом его отец.
Я слушала Настю, молчала и слушала ни слова не говоря, а потом и сама не заметила, как руки мои потянулись к этой роже дурацкой, черепу в каске. Потому что я поняла: когда такой ужас перед собой видишь, немного легче становится. Потому что этот воин все же чуть-чуть пострашнее, чем жизнь. Только чем больше говорила Настя, тем меньше мне в эту спасительную мысль верилось, тем симпатичнее мне этот череп ужасный казался…
Хотя в тот момент я обо всем об этом и не думала вовсе. Я просто слушала Настю и смотрела на картинку, не задумываясь о том, почему это вдруг меня к ней потянуло. Потом Настя замолчала, и мы с ней вместе еще долго рассматривали этого воина. Только легче от этого уже не становилось.