Но было уже поздно.
— Проваливай, я тебе сказала, ты что, не слышишь?
— Машка, — попытался он успокоить ее, с отчаянием подыскивая слова и не находя ничего, кроме «Машка». Машка, Машка… Как пластинка, заевшая на самом неинтересном месте.
Она подняла с пола его джинсы и швырнула их ему прямо в лицо.
— Убирайся, я тебе сказала. И носки свои… — Носки полетели ему в лицо. — И пуговицы дурацкие… — Она обвела глазами комнату, но ни одной из пуговиц не обнаружила. — И джемпер свой…
Он стоял и молча ловил свои вещи.
— Господи, да успокойся ты. Я скажу тебе, скажу все, что ты хочешь от меня услышать, я…
— Я хочу от тебя услышать. Только одно, — проговорила она с паузами. — Чтобы ты со мной попрощался. Я хочу, чтобы ты ушел. Чтобы ты сейчас ушел. Уходи, пожалуйста…
— Машка…
— Пожалуйста. Пожалуйста, уходи.
Обессилев, она упала на диван. Подняла на него глаза — и ничего уже нельзя было противопоставить этому взгляду. Непостижимому, как та самая бесконечность, которую они вдвоем постигали, счастливые, всего лишь несколько минут назад. Можно было только повернуться и уйти, не задавая больше вопросов, не пытаясь понять то, что понять невозможно.
— Уходи, — повторила она тихо, и он повернулся и вышел из комнаты. Оделся, прислушиваясь к звукам — может быть, все-таки… Но в квартире стояла мертвая тишина, нарушенная на короткое мгновение лишь звуком захлопнувшейся входной двери. Невозможно услышать, как текут слезы по щекам. Как кричит душа, заглушая биение сердца.
Остановившись возле порога, он сунул руку в карман и почувствовал тоскливое желание раствориться в пространстве. В другом кармане ключей тоже не было. Его джинсы слишком весело летали по комнате, чтобы думать в такие моменты о пустяках. Подумаешь, ключи…
«Часа два ночи, наверное», — прикинул он время. Оглянулся, проверяя, не расстелила ли какая-нибудь добрая душа мягкий коврик на лестничных ступеньках. Хотя бы тряпочку… Нет, не расстелила. А жаль. Он ведь не лошадь, чтобы спать стоя. Жаль, что не лошадь, — жить было бы проще, по крайней мере проблем с ночлегом уж точно бы не существовало. Он снова заложил руки в карманы, поочередно в правый и левый, затем в левый и в правый — ключи не появились. И как он теперь объяснит матери свое ночное вторжение? Скажет, что у него нет ключей и что он не лошадь? Поймет ли мама?
«Мама на то и мама, чтобы все понимать», — заверил он себя и нажал осторожно на кнопку звонка. Через какое-то время послышались торопливые шаги.
— Леша?
«Кто же еще, больше некому, один такой идиот на свете».
— Я, мам.
— Ах ты, Господи. Что случилось-то?