Приложил руку к тюрбану и Рустам-бек: там, под окном, рыл копытами землю берберийский жеребец с огненной гривой, необузданный соперник ветра, отныне подчиненный самодержцу.
Принял царь милостиво и коня, решив испробовать его на соколиной охоте. А взамен пожаловал сорок соболей в шестьдесят рублев и сорок соболей в сорок рублев.
Лицо Филарета было по-прежнему непроницаемо. Но на посохе рука уже не вздрагивала…
Обрадованные беки предались кейфу. Высмеивали царя Теймураза, издевались над грузинами, прибывшими в Москву за миражем.
Заиграли персидские флейты, забухали думбеки. Слуги внесли московские яства, присланные из царского дворца, благоуханные меды в ковшах, головы сахара, заморское пиво.
Булат-бек ликовал:
– Не находишь ли, Рустам, происходящее истинным чудом? Хитон бога гяуров стал источником веселья правоверных! Ла илля иль алла, Мохаммет расул аллах!
Ближе к сумеркам патриарх Филарет призвал к себе на «Святительский двор» митрополита Киприяна Сарского и Подонского, Нектария – архиепископа Греческого, архимандритов, игуменов и протопопов.
В суровом безмолвии окружили русийские иерархи шахский ковчежец. Филарет предостерег их не поддаваться «прелести», а решить священное дело с великим разумом, во славу церкови и царствующего града.
Митрополит Сарский сломал печати шаха Аббаса, благоговейно открыл крышку ковчежца. Перед взорами собравшихся предстала частица полотна, от давних лет изменившая первоначальный цвет.
Извлекая хитон из золотых паволок, пастыри коротко перебрасывались словами:
– А делом кабы мантия…
– Без рукавов…
– Широка сбора…
– И без шитья и долог…
– Бя весь ткан сверху.
Выждав, Филарет проникновенно сказал:
– Преподобные отцы, ежели сия часть полотна и есть боготелесная риза господа нашего Иисуса Христа, то пусть она лжущие уста заградит и ослепит очи неверующие.
Начался тщательный досмотр. Еще после приема грузинского посольства повелел патриарх иереям досконально все разузнать о хитоне, и сейчас митрополит Сарский, ссылаясь на евангелие, пояснял:
– И как-де Христа распяли и на кресте ударили его копьем в ребра и та-де кровь на том хитоне и ныне, знать…
Служители алтаря пытливо вглядывались в извлеченную из ковчежца ткань, но пятна буро-зеленого цвета вызывали сомнение. Митрополит, скрывая в черной как смоль бороде гримасу неудовольствия, продолжал:
– И еще в священных книгах сказано: кто-де помолится с верою и того хитона коснется, и того-де бог помилует; а кто придет без веры и коснется того хитона, у того и тотчас очи выпадут.
Испытанные в делах церковных и мирских, русийские иерархи не были столь доверчивы и наивны, как полагал шах Аббас. Они деловито рассматривали хитон, а между тем оставались зрячими.