Булат-бек пропустил мимо ушей скрытую угрозу, кинул поводья мазандеранцу и, не удостаивая толпу ни одним взглядом, вошел в персидскую лавку. Мамеселей услужливо опустил полосатый навес.
Тяжело вкладывая ногу в стремя, Юрий Хворостинин обернулся к Дато:
– Лживил Булат-бек! Да посла ни куют, ни вяжут, ни рубят, а только жалуют. – И дружественно кивнул Дато. – И тебя с товарищем жалую в хоромы свои на воскресный пир. А повод к тому ныне – чудесное из огня спасение в Китай-городе дочери сестры моей боярышни Хованской.
Поблагодарив боярина за расположение к ним, Дато поклонился и задушевно произнес:
– С большой радостью мы переступим порог твоего благородного дома. Много красавиц, боярин, видел я на земле грузинской, но родная тебе княжна Хованская – светило из светил!
И Дато рассказал о том, как гибла боярышня, как вынес ее из пламени буйный Меркушка, и, воспользовавшись случаем, попросил Юрия Хворостинина зачислить Меркушку в стрелецкое войско.
– Добро! – проговорил воевода. – На ловца и зверь бежит. Быть удальцу стрельцом в Терках, присылай Меркушку. – И, огрев жеребца татарской нагайкой, на скаку крикнул: – А худо, други, что иной раз сабле нужно в ножнах дремать! – и ускакал.
Нехотя расходилась толпа. Вновь подошедшие узнавали от ярых свидетелей, что «виной всему шиш басурманского царства!» Продавцы, усевшись на перевернутых кадках у полосатого навеса, терпеливо ждали в надежде, что кто-нибудь из кизилбашей высунется из персидской лавки и можно будет ударом по башке отвести душу, – уж больно было жаль просоленных огурцов.
Но полосатый палас неподвижно свисал от шеста до самой земли.
А стрелецкий пятидесятник с отрядом проводил грузин в Греческое подворье.
В сводчатую комнату, где архиепископ Феодосий и архимандрит Арсений после посещения Никитского монастыря вели благочестивый разговор о том, сохранилась ли доныне порода яблони, от коей вкусил Адам, шумно вбежал Гиви, а за ним улыбающийся Дато. Феодосий, отодвинув небесного цвета блюдце с мочеными яблоками, вопросительно посмотрел на азнауров.
– Отцы церкви, – с нарочитым простодушием проговорил Дато. – Булат-бек получил из Ирана сундук, а в нем ковчежец с хитоном господним, похищенным шахом Аббасом из Мцхетского собора.
Выскочи из-под пола яблоко райского соблазна, и тогда бы пастыри не так вздрогнули, как от этой вести, страшной по своим возможным последствиям. Сильный пот выступил на лбу Феодосия, а на щеках архимандрита разлились красные пятна, словно кто-то опрокинул чернильницу на пергамент. Но, соблюдая сан, Феодосий равнодушно вынул четки и отсчитал три, согласно догме.