Потом ему захотелось насладиться ее бедром — внутренней его частью, ибо кончики его пальцев заскользили там, со стороны внутреннего сгиба колена и выше, отчего внутри ее что-то упало, но при этом страх заставил ее дышать быстро и мелко. Она была недалека от паники. Он — не фигурально, а буквально — поймал ее вздохи своими губами, и рука его послушно исчезла с ее бедра. Хорошо.
Он повернул голову, стоя перед ней на одном колене. Поцелуй как освобождение от маленького страха. Как приятно. Эмма дала волю ощущениям. Сколько времени прошло с тех пор, как ее последний раз целовал мужчина? Она не могла припомнить. А когда бы ее целовали вот так? Никогда. Поцелуй Стюарта был по-особенному теплым и крепким... и таким вкусным — будто сахарная голова таяла у нее на языке. Язык его двигался у нее во рту не так, как она привыкла: казалось, ему действительно интересно исследовать все потаенные уголки ее рта, в движениях его языка не было ничего от имитации соития. Она вдыхала его запах — пряный и острый, такой нежный, что ей временами казалось, что это то, что помнит кожа о душистом мыле, но запах был таким своеобразным, таким непохожим на другие, что она уверила себя: так мог пахнуть только он.
Стюарт Эйсгарт оказался самым чувственным мужчиной, что она в жизни встречала. То, как он выглядел, какой исходил от него запах, какими были текстура и, увы, вкус его кожи — все это было словно создано для того, чтобы возбуждать в ней все возможные чувства и ощущения из разряда сексуальных. Ей казалось, будто тело ее — дом, а он таинственным образом проник в него и осветил каждый уголок.
Когда-то, она уже не понимала, когда именно это случилось, рука его вернулась к ней на колено. Сухая, теплая, привыкшая повелевать. Всего-навсего рука на колене. Для равновесия. Для чего же еще? И тем не менее ее обуяла паника. Он понял это и нежными поглаживаниями разогнал страх. Его большой палец поглаживал ее под коленом — два мазка: один успокаивающий, второй... Второй принес с собой сильнейший ток крови, приливший к самому основанию ее существа. Эмма чуть было не задохнулась. Ее ноги... Боже правый... ее ноги. Она чувствовала себя чуть ли не вывернутой наизнанку. Она вдруг поняла, как близко он был к тому... ну, он мог положить свои руки, этот свой палец, большой, и все прочие куда угодно.
Почти по-джентльменски, словно бы он прочел ее мысли, Стюарт Эйсгарт отстранился, переместился вбок. Одной рукой он потянул за те путы, что связывали ее ноги. Ветхая ткань легко порвалась. Вначале он освободил ее правую ногу. О, как чудесно! И тут же стал целовать ее, как раньше, потом остановился — ровно настолько, чтобы уделить должное внимание ее левой ноге. Пока он развязывал левую ногу, она с наслаждением вытянула правую. Нельзя сказать, что, почувствовав, что ноги свободны, Эмма вскочила и убежала. Нет. Но это потому, что, едва освободив ее ноги, он снова начал ее целовать, фактически приковав к стулу.