«Нет, сэр, ни за что. Никогда. Не подпускай его близко», — мысленно приказала она себе.
Да, она поможет ему, как она обещала, потому что у нее нет иного выхода, если она не хочет попасть в тюрьму. Но она не даст ему прикоснуться к ней вновь, ни за деньги, ни по любви. Одного Закари Хотчкиса хватит на всю оставшуюся жизнь для любой женщины. Она и так все глаза выплакала по нему, и начинать все сначала она не хочет.
— Так какой у нас план? — спросил Стюарт по крайней мере в третий раз, рассеянно оглядывая кровать: не забыл ли что бросить в саквояж. Он швырнул в саквояж ночную рубашку, сшитую из огромного количества белого шелка — тяжелого, теплого, с обработанным руликом краем. Роскошная и очень мужественная вещь. Он и спал гордый и важный, как белый павлин.
«Нет, — решила Эмма, — план может и подождать. Вначале надо решить другой насущный вопрос».
— Ваше сиятельство, — сказала она с настолько явно преувеличенными уважительными интонациями, что всякому было очевидно: никакого уважения к «его чести» она не испытывала, — я хочу, чтобы вы поняли: мне не нравится то, что мы только что сделали в другом номере. По иным причинам, не только сексуального характера, я не хочу, чтобы это случилось вновь. Если вы себе что-то подобное позволите, я не только вас укушу, но сделаю что-нибудь похуже. — Она решила напомнить ему про укус, поскольку его этот момент явно насторожил.
— Отлично, — сказал он. — Я не стану вас принуждать. Я вас и в тот раз не принуждал.
— Мне не нравится, когда мои руки связывают.
— Возможно, вы ввели меня в заблуждение. Но хорошо, я больше не буду их связывать. Так вас устроит?
— Да, так уже лучше.
— Так, значит, вы любите иметь руки свободными?
— Да, всегда.
Он засмеялся этим своим глубоким мефистофельским смехом и наклонился, чтобы поднять с пола пару голубых тапочек, сделанных из кожи и бархата. Их он тоже швырнул в саквояж.
«Вы больны, раз вы привязываете женщин к стульям, — хотелось ей сказать. — А я не больна». Однако она решила, что дальше говорить бессмысленно. Он был безнадежен.
Он собрал разложенные на кровати документы и убрал в саквояж. Оторвал глаза от оловянной застежки и с минуту просто смотрел на нее — чистое созерцание. Ей показалось, что он пытался что-то уяснить для себя, но так и не смог.
— Вы знаете, Эмма, — произнес он наконец. — Вы ведь были замужем. Уверен, что у вашего мужа были моменты...
— Моменты? — переспросила она. Отчего он заставляет ее так злиться? Ей снова хотелось залепить ему пощечину. Она сцепила руки за спиной — они так и чесались.