Эмма не двинулась с места. Вновь она чувствовала себя не в своей тарелке.
— Эмма, — терпеливо заговорил виконт, — мы с вами живем в мрачном и грязном мире, и вы, судя по всему, неплохо к нему приспособились. Нет смысла сначала доставлять кому-то неудобства, а потом ненавидеть себя за это. Если я считаю нужным, я преследую людей тем способом, который доставляет мне удовольствие. Мой лозунг — наслаждаться каждой минутой жизни, даже если она кому-то кажется не самой лучшей. Пошли, — сказал он и повернул ручку.
Хотя бы для того, чтобы самой «получить удовольствие», она не шевельнулась.
Он широко распахнул дверь и ждал, что она за ним последует. Потом раздраженно взглянул на нее через плечо. Этой минутой он, вероятно, не наслаждается. Что же, хорошо.
— Вы идете? — спросил он.
— Нет.
Он вскинул брови и помрачнел. Он явно отличался вспыльчивостью, особенно когда ему отказывались подчиняться.
— Да, я иду, Мистер Демократия. Я тоже люблю получать удовольствие от жизни, а дразнить вас — для меня сущее наслаждение.
«Ваше сиятельство, вы слишком много о себе мните», — ясно говорил ее устремленный ему в спину взгляд.
Но он оглянулся и усмехнулся так, как может усмехнуться человек, прекрасно осведомленный о своей неотразимости и потому не реагирующий на взгляды, подобные тому, что посылала ему Эмма. И вновь Эмма почувствовала нечто вроде униженности или стыда.
«Смотри не зарывайся, Эмма, — велела она себе. — Нельзя недооценивать силу этого человека».
Старина Стюарт Эйсгарт отнюдь не был простаком.
Это чувство, это чувство легкой дрожи Эмма не могла забыть. Оно не уходило, оно затаилось где-то глубоко внутри ее. Казалось, руки и ноги ее ослабли. Они со Стюартом шли через холл, а у нее все еще было ощущение, что в животе ее тает что-то приятно-теплое. Такое странное чувство, и знакомое, и чужое. То ей хотелось запомнить его навсегда, то навек забыть и об этом ощущении, и об обстоятельствах, его породивших.
Она была в комнате Стюарта, стояла, прислонившись спиной к двери его номера, убрав руки за спину, и смотрела, как ее партнер по «играм в доверие» собирает свои пожитки. Да, она вспомнила, когда в последний раз испытала это чувство. С Заком в Лондоне. «Боже, сохрани меня», — подумала она и закрыла глаза.
Когда она открыла их вновь, Стюарт швырнул на кровать замшевый саквояж и раскрыл его. Он бросил туда ее вещи, затем стряхнул туда же деньги из своего пальто, книгу, лежавшую возле кровати, потом достал еще одну из-под подушки. Книги... Как ей нравились книги Зака! Она смотрела на Стюарта, и ей казалось, будто сердце ее буквально соскользнуло дюймов на шесть вниз. В нем было слишком много такого, что ей нравилось. В нем ей нравилось все. И это пугало ее.