— «А что ты, Илья, по Туруханску гуляешь? Жену новую показываешь? Или дело какое?.. Галстуки-то сам вяжешь?» — «Не-ет, — окончательно смущается Илья, — я это… Я на работу иду, на самоходку. Я ж капитан как-никак».
Из-за спины Лиды, по сторонам, дети выглядывают. Жмутся к матери и таращат глаза. «Мама, а это кто?» — спрашивает Любашка. «Это ваш отец, ребята, — говорит Лида, — капитан „Золотой“ Илья Григорьевич Рогожников». — «Какой это отец? — возмущается Витька. — Нашего папку в тюрьму засадили, по хулиганству. А это американец какой-то, вишь, не наш он! Как в телевизоре, только очков не хватает…»
— Что с тобой, Илья? — заботливо спросила Саша. — Ты что не ешь?
— А… — замялся Илья. — Я тут капнул… — Он почистил брюки. — Масло капнуло.
— Не расстраивайся! — успокоила Александра. — На новую вещь в первый день обязательно либо пятно посадишь, либо порвешь. Закон подлости. Потом носишь годами — и ничего. Я говорю, привыкнуть надо, обносить.
— Ага, — согласился Рогожников и, кое-как дожевав глазунью, вылез из-за стола. — Пойду гляну, как Типсин справляется там…
Саша понимающе улыбнулась.
Рулевой, завидев капитана, в первую секунду опешил, а потом расхохотался:
— Илюха! Ты чего вырядился-то? Во умора! Как буржуй стал! Тебе еще цепочку на пузо!.. Это она тебе?.. А она ничего себе баба!
— Как двигатель? — хмуро спросил Илья. — Ты редуктор проверял?
— Чего проверять-то? Молотит! — чему-то радовался моторист. — Вроде не греется.
Капитан молча отстранил рулевого от штурвала и встал сам. Давление масла и температура были в норме. Двигатель новый, необкатанный, беречь надо… И здесь Илья заметил на штурвале, на крепком дубовом колесе, свежую корявую надпись. Чем-то острым было вырезано: «Василий Егорович Типсин».
— Это что такое! — возмутился капитан и ткнул пальцем в надпись. — Ты чего штурвал мне испортил?
— Чего испортил-то? — набычившись бросил рулевой. — Вырезал, и все… Чо такого?
— Да ничего! — возмутился капитан. — Взял, дурак, и штурвал изгадил!
— Ну, спасибо, Илья, — зловеще проговорил рулевой, — заслужил, называется, за эти три года-то!
— В самом деле, ты что? — смягчился Рогожников. — Ты знаешь, что такое штурвал?.. Это же штурвал! Чего писать-то? Василий Егорович нашелся… В туалете вон пиши, на стенах!
— Ладно тебе вякать, — оборвал его Типсин и сверкнул глазами. — Могу и стереть, если надо. Принарядился и орешь здесь…
— Хрен с ним, не сердись…
— Чего мне сердиться-то, — буркнул Типсин. — Что-то мы красиво жить стали на «Золотой». Яички, колбаски, деликатесы… Кабы без штанов не остаться после такого рейса…