— Да он, может быть, миллион лет назад упал! — снова засмеялся Григорьев.
Вездеходчик еще раз огляделся, что-то прикидывая, и поддержал Никиту Иваныча:
— Все-таки на глаз. И веки даже есть, и ресницы.
Ближе к обеду они почти обогнули марь и выскочили на старый, укатанный волок. Лес по нему возили лет десять назад, однако он никак не мог зарасти. Обнаженные пески сманивали глухарей со всей округи, и алейские жители ездили сюда на охоту, а зимой вытаскивали по нему на тракторах сено с дальних покосов. Вездеход разогнался по волоку так, что деревья замелькали, Никита Иваныч высунулся из люка (в кабине жарынь!) и тут вспомнил про сенокос. Заскочить бы на луга и посмотреть, как трава нынче. Дома Катерина опять ворчать будет, а на такой машине — полчаса ходу. К обеду можно в Алейку вернуться.
Григорьев согласился не раздумывая, и они повернули на луга.
— Ты мне косу дашь, отец? — попросил он. — Сколько лет не держал, руки чешутся!
— Дам-дам, — пообещал старик. — Жалко, что ли? Вот пойду косить и дам.
Никита Иваныч уже и дивиться перестал. Григорьев знал и умел все — недаром в деревне рос, вот она, закалочка-то, на всю жизнь науку получил!
Луга в Алейке были убогими. Возле деревни лишь несколько клочков, остальные по узкой пойме да еланям. Когда сто дворов было — вечно не хватало покосов. Делили, ругались и снова переделивали. А тут раздолье стало, на шесть дворов-то. Однако все равно сорок возов в сорока местах косили. Никите Иванычу хватало на корову десяти, и он особенно не рвался рано косить. Это Ивану Видякину приходилось месяц на лугах торчать. Он косит — баба его на пасеке мед качает. Вот это ломят! Катерину бы так заставить — дня не выдержала б. Говорить только может: мне ломить! Мне ломить!
С такими мыслями старик приехал на луга, Видякин сидел возле шалаша и обедал в одиночестве. Скошенная утром трава уже подбыгла на солнце и хрустела под ногами. Трещали кузнечики и ныли над ухом редкие пауты.
— Садись со мной, — пригласил Иван. — И товарищей своих зови.
— Дома пообедаем, — отказался Никита Иваныч, а у самого слюнки потекли. Видякин так вкусно жевал хлеб с огурцом и луком — сытый есть захочет.
— Вижу, на крыльях летаешь? — невесело улыбнулся Иван, натирая огурец солью. — Да… Трагические вы, мужики. Погляжу на вас — сердце кровью обливается. Пухов тоже недавно на крыло поднялся, да так крепко — я чуть вместе с ним не полетел… Уронили Пухова, стервятника выпустили и уронили… А ты, значит, добился своего?
— Добился, — гордо ответил старик. — Говорил же тебе, правду найду. Вот по-моему и вышло.