Путяев заметил движение на болоте, высунулся из кустов и замер. Только вращались помутневшие, воспаленные глаза. Несколько раз он делал попытки броситься наперерез своим товарищам, вскидывал руки, будто давая знак остановки, но каждый раз бессильно опускал их и, содрогаясь всем телом, конвульсивно всхлипывал.
«Катерпиллеры» Григорьева, за полчаса уничтожив дневной труд мелиораторов, тоже остановились и заглушили двигатели. Трактористы попрыгали на землю, собрались в кучку и, ведомые Григорьевым, пошли навстречу осушителям. В тишине знойного полудня изредка похрустывал гнилой валежник под сапогами идущих да жесткая болотная трава со скрипом шелестела возле ног.
Примерно на середине обе группы людей столкнулись, сшиблись и над марью поплыл далекий, курлыкающий говор. Путяев круто развернулся и побежал в кустарник…
* * *
Никита Иваныч лежал вниз лицом, раскинув руки и прижимаясь щекой к иссохшему, пыльному мху. По вывернутым наружу ладоням неторопливо ползали муравьи, густой запах багульника кружил голову, щипал глаза, отягощая веки. Он полуспал. Жесткий от безводья мох колол лицо, шею, грудь, и старику казалось, что он умер и что теперь сквозь него прорастает трава, а сам он медленно заносится землей. Чувствовать себя умершим было хорошо: трава, проникая в тело, ласково щекотала его, невесомая земля опускалась медленно, как новогодний снег.
Временами, очнувшись от сна, Никита Иваныч пытался приподняться, оторвать от земли голову, но мышцы, пронзенные травой и опутанные ее корнями, не подчинялись, боль охватывала все тело, тупо отдаваясь в мозгу.
«На кой ляд рыпаться-то? — думал он, снова впадая в дрему. — Я ведь помер. Значит, полагается лежать спокойно и не шевелиться». Однако покою ему не дали. Кто-то затопал, зашуршал наверху и грузно опустился в изголовье.
— Кто там? — то ли спросил в самом деле, то ли просто подумал старик.
— Я это, — донесся голос Кулешова и в мох полетел тягучий клейкий плевок. — Жара, сволочь, как в пустыне.
— Что там делается-то на земле без меня? — с трудом выговорил старик. — Какие новости?
— Голова лопается, — словно в бочку, пробубнил Кулешов. — Второй участок начал подготавливать, а тут эти прикатили и мой первый участок стали зарывать… Мозги наизнанку, честное слово! — он вздохнул безысходно и зло. — Брошу все к чертовой матери и уеду! Сдалась мне такая работа вместе с болотом… То ли дело в пустыне. Там все ясно. Рой канал, клади бетон и пускай воду. Осушать никогда не заставят.
— А если и там заставят? — спросил Никита Иваныч.
— Нет, невозможно. Там уже сухо. Месяц едешь на верблюде и все песок, песок… Миражи в воздухе. Кажется, то озеро синеет, то речка бежит.