Чванливые тяжеловесные немцы, сухопарые сдержанные англичане, громкоголосые подвижные итальянцы, миниатюрные улыбчивые японцы — казалось, весь мир послал на эти узенькие улочки своих представителей. Часто встречались и русские туристы, ничуть не отличающиеся от американцев и жителей Западной Европы — разве что большей самоуверенностью и показным расточительством.
Старыгину показалось, что эта разноязыкая толпа всосала в себя всю неповторимую тайну Праги, поглотила ее древнее очарование и унесла на тысячах и миллионах фотоснимков и видеокадров. Призраки Старого города в страхе разбежались под натиском самоуверенных пришельцев, попрятались по темным углам и ждут ночи.
Еще немного — и этот город ничем не будет отличаться от других туристических центров. Если сейчас среди этой толпы появится Голем, никто не разбежится в страхе — туристы примут его за еще одну местную достопримечательность и спросят, сколько нужно заплатить, чтобы сфотографироваться рядом с ним…
Оставив слева знакомые уже здания пражского гетто, спутники миновали Староместскую площадь, где уже просто яблоку негде было упасть: заезжие гости толпились перед зданием Староместской ратуши, чтобы послушать бой знаменитых курантов и полюбоваться шествующей каждый час из окна в окно процессией фигурок апостолов.
Миновав площадь и еще немного пройдя по многолюдным улицам, Катаржина протянула руку:
— Вот уже видна Пороховая башня! Скоро мы придем на место встречи с фотографом.
Действительно, впереди, в узком просвете улицы, показался массивный квадратный силуэт старинной башни, украшенной многочисленными гербами и статуями святых и правителей. В основании башни виднелся проход в Новый Город.
— А вот и та пивница, где вы должны были встретиться. Надеюсь, пан Штольц еще не ушел. По крайней мере, это приятное место для долгого ожидания…
Катаржина толкнула низкую дубовую дверь в массивной каменной стене и пропустила Старыгина вперед.
* * *
Мейстер Рембрандт взял на кончик кисти самую малость «жженой кости», смешал с белилами и прищурился. Вот здесь, в этом месте холста поместит он лицо странного заказчика.
Он нанес на холст осторожный точный мазок, немного отступил.
Что за оказия с этим лицом?
Дважды уже приходил заказчик в мастерскую, дважды позировал мейстеру Рембрандту, но все наброски, сделанные углем и свинцовым карандашом, никуда не годились. Рембрандт смотрел на них и горестно вздыхал. Никакого сходства! Больше того, казалось, что на всех набросках изображен разный человек. Лицо заказчика ускользало, словно у него вовсе его не было, или, наоборот, у него было множество лиц и заказчик менял их, как карнавальные маски.