— Что будет с конспираторами, как вы их называете? — поинтересовался Борис.
— Контрразведка ими займется, и татарской “Милли-Фиркой” тоже. Дело политическое, тонкое. С татарами ссориться тоже не с руки. Но эти, Вольский и компания, кроме того, причастны ещё и к уголовщине. Потом, я думаю, их расстреляют.
Борис расстроился. На Вольского ему было наплевать, но красавица баронесса с фиалковыми глазами вовсе не заслуживала того, чтобы её поставили к стенке. Но… на войне как на войне, Борис для неё ничего не сможет сделать…
— А что Просвирин? — спохватился Борис. — Неужели вы его отпустили?
— Отпустил, отпустил, да только не одного, а с Саенкой. Тот за ним издали следит, ни на минуту из вида не выпускает. Вы Саенко не знаете, он в человека как клещ вцепится. Да Просвирин и сам никуда не денется — некуда ему уходить, он теперь все сделает, что мы ему велели.
— А почему, Аркадий Петрович, вы так уверены, что помощник ювелира с Просвириным непременно свяжется?
— По двум причинам: из мести и жадности. С одной стороны, он думает, что это Просвирин его предал, поэтому я появился у Серафимчика, и захочет прояснить с ним отношения. С другой стороны, по описанию Просвирина он настоящий маньяк, ради бриллиантов готов на любое злодейство, и чувствует их издалека, как верблюд чувствует воду. Поэтому Просвирин легко сможет его убедить, что бриллианты, которые передаст вам Вольский, только его и дожидаются. Представим дело так, как было месяц назад. Вы — курьер, перевозящий бриллианты, утром вы отплываете на “Пестеле”, а поселитесь на эту ночь снова в гостинице “Париж”, чтобы все было, как в прошлый раз. Уверен, что ювелир не сможет удержаться от ограбления, ведь он же маньяк.
* * *
На следующее утро господин Вольский поднял занавеску и выглянул в окно. Точно так же, как и полчаса назад, на противоположном углу улицы стоял, прислонившись к фонарному столбу, мордатый тип с незажженной папиросой в углу рта. У него, можно сказать, на лбу было написано слово “филер”. Нахальные глаза филера вылупились на окошко, так что Вольский предпочел тут же опустить занавеску. Что делать? Связаться с баронессой? Но чем она сможет ему помочь? Связаться с татарами? Сбежать из города?
Татарам Вольский не доверял. Точнее было бы сказать, что они ему не доверяли — он был для них чужаком — не татарин, даже не мусульманин — человек далекий от пантюркизма[17].
Это недоверие естественным образом стало взаимным. Пока их объединяли финансовые интересы, все ещё было терпимо, но теперь, при первых признаках провала, Вольскому пришла в голову мысль — а не татары ли его провалили, как чужака? Что им какой-то неверный?