Горецкий повернулся к полицейскому чину и сказал:
— Передаю этого человека в ваши руки. Это грабитель и убийца, контрразведке он не нужен.
После этого он прибавил:
— Советую вам немедленно его обыскать. По моим соображениям, при нем может быть большое количество драгоценных камней, и если их сейчас у него не изъять, он позже найдет случай где-нибудь эти камни припрятать.
Полицейский важно кивнул и направился к креслу. Арсений забился как эпилептик, лицо его перекосилось судорогой животной ненависти.
— Не смейте, собаки, не подходите ко мне! Не отдам! Мое это все, мое?
Двое дюжих солдат схватили его за руки и ноги, а полицейский ловкими движениями обшарил одежду. Через минуту он выпрямился, держа в руке извлеченный из потайного кармана тяжелый кожаный кисет.
— Извольте взглянуть! — на обшарпанный гостиничный стол полились сверкающим ручейком искрящиеся камни.
Среди них попадались очень крупные, а один, должно быть, тот самый, за который поплатился жизнью Махарадзе, был просто огромен.
Присутствующие заахали, обступили стол.
— Сейчас же сделайте опись! — решительным тоном сказал Горецкий. — Иначе многое может пропасть. Эти камни чрезвычайно скверно действуют на человеческую мораль. Для грамотного составления описи пригласите ювелира Серафимчика… Да, господа, страшно даже подумать, сколько жизней отнято за содержимое этого кисета!
Все присутствующие толпились вокруг стола с бриллиантами. Борис, движимый неясным чувством, оглянулся. Арсений, пользуясь утратой интереса к своей персоне, сумел чудом развязать руки и ноги и бросился к окну.
— Стой, стой, мерзавец! — Борис вытащил револьвер и направил его на беглеца, но раньше, чем он успел снять оружие с предохранителя, рядом с ним прогремел выстрел. Арсений остановился и рухнул как подкошенный.
Аркадий Петрович Горецкий спрятал дымящийся револьвер, надел пенсне и снова стал похож на профессора.
— Правильно, голубчик, — сказал он одобрительно Борису, — никогда не нужно смотреть в ту же сторону, куда смотрят все остальные. А реакция… реакция, она придет.
* * *
— Что ж, — Борис открыл окно и полной грудью вдохнул свежий предрассветный воздух, — что ж, Аркадий Петрович, убийца Махарадзе найден, значит, с меня подозрения окончательно сняты.
— Ну, голубчик, с вас подозрения сняты давным-давно, да я вас на самом деле никогда и не подозревал. Вы ведь — петербургский студент, юрист, мы с вами, что называется, свои по духу, — Горецкий поправил пенсне.
Опять вид у него был совершенно профессорский, безобидный, и офицерская форма казалась на нем с чужого плеча. Лицо его было уютным, но несколько отечным после бессонной ночи. Борис подумал, что Горецкий опять слегка кривит душой. Вряд ли он снял бы все подозрения с Бориса, руководствуясь только тем, что тот — петербургский студент и “свой по духу”. Если бы Горецкий давал оценки людям, руководствуясь лишь субъективными представлениями, он не достиг бы такого положения, какое занимает сейчас. А кстати, кто же он все-таки? Но на этом размышления Бориса были прерваны Аркадием Петровичем, который продолжал: