, надолго ли, никто не знает… Кроме того, для англичан этот список — всего лишь карта в дипломатической игре, а для нас с вами перечисленные в нем люди — враги, предатели. От того, насколько решительно мы избавимся от них, зависит, может быть, судьба отечества.
Борис посмотрел на Горецкого с некоторым подозрением.
— Вы хотите сказать… без суда? Без следствия?
— Какой суд, голубчик?! Многие из них занимают важные, ключевые посты, некоторые в большом доверии у своего начальства. А попробуйте договориться, например, с генералом Шкуро! С ним главнокомандующий-то не всегда может найти общий язык! Пока мы будем тянуть со следствием, сколько вреда они могут ещё причинить! Да кроме того, у нас ведь нет никаких доказательств, достаточно веских для суда, даже военного. Мы должны действовать быстро и решительно.
За окном начали подавать голос первые птицы. Наступал рассвет.
* * *
В штабном вагоне генерала Шкуро гуляли. Надо сказать, что гуляли здесь часто, чуть не каждый день, но сегодня повод был особенный, достойный был повод: батько Андрей обмывал свою третью звездочку. Накануне по телеграфу из ставки пришел приказ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта[19].
Шкуро полулежал на диване, полуобняв левой рукой певицу Дормидонтову, и вполголоса подпевал цыганам “Не вечернюю”. Напротив сидел его любимец, есаул Сайдачный, и лениво перебирал струны гитары.
— Скучно гуляем, хлопцы! — воскликнул вдруг Шкуро, прервав песню. — А ну, Степка, ещё шампанского!
В салон вошел молодой казак в черной черкеске и папахе из волчьего меха — отличительный знак “волчьей сотни” генерала Шкуро. На подносе казак нес бокалы с шампанским.
— А где Степка? — недоверчиво спросил Шкуро.
— Хлебнул лишку, батьку, пьян свалился! — отвечал казак. — Я за него послужу, я ему сродственник.
— Проснется — выдеру скотину! — рявкнул молодой генерал. — А ты, сродственник, запомни: казаку прислуживать — не след! У казака в руке должна быть шашка и нагайка, а не поднос и полотенце! Ну ладно, давай, шампанское выдыхается!
Казак ловко подскочил к генералу, повернул к нему поднос. Шкуро двумя пальцами взял бокал, подал его Дормидонтовой, второй взял для себя. Казак шагнул к Сайдачному, повернув поднос снова, так что перед есаулом оказался бокал с двойным золотым ободочком. Есаул схватил бокал, поднял и выпил одним глотком с возгласом:
— За тебя, батьку!
Казак раздал оставшиеся бокалы и выскользнул из салона.
Цыгане снова затянули песню. Минуту спустя Сайдачный поднялся, будто хотел пойти в пляс, протянул руку к своему генералу, открыл рот, но не успел ничего сказать, а грянулся на пол, вытянувшись в полный свой богатырский рост.