— Ахметка, ты, что ли? — крикнули из темноты по-русски.
По шатким сходням легкой танцующей походкой сбежал рослый плечистый мужчина и подошел к пришельцам. Лицо его до самых глаз было закутано концами башлыка, в руке темнел маузер. Мальчик замычал что-то свое, и удивительно, но мужчина в башлыке его понял. Он внимательно, насколько позволял скудный свет крупных августовских звезд, всмотрелся в лицо Бориса и произнес с сильным певучим акцентом:
— Деньги давай. Не “колокола” — лиры. Батум плывем. Сейчас плывем. Пока темно.
Борис вытащил из кармана тужурки несколько хрустящих бумажек, контрабандист взглянул, не взял и отрицательно покачал головой. Борис прибавил ещё несколько, тогда грек кивнул и побежал обратно на фелюгу, махнув Борису рукой, — мол, давай за мной!
Борис погладил подвернувшуюся под руку стриженую голову татарчонка, пробормотал:
— Ну, прощай, Ахметка, спасибо тебе! — И пошел к сходням.
Узкая качающаяся доска привела его в сомнение. Глядя как ловко пробежал по доске контрабандист, он усомнился в его человеческой природе, но делать было нечего, достоинство уронить никак нельзя, и Борис, скрепя сердце, шагнул на шаткую доску.
Чудом он перебрался на фелюгу. Утлое суденышко, лишенное палубы, было завалено тюками и ящиками, на корме имелась крошечная дощатая каютка, более напоминающая собачью конуру. Возле мачты стояли знакомый контрабандист и ещё двое: один — совершенно разбойничьего вида субъект, а другой — юноша, почти мальчик, глядя на которого Борис вспомнил эрмитажную мраморную статую греческого бога Пана. Первый — главный на корабле — скомандовал по-своему, парень втащил на фелюгу сходни, Ахметка отвязал от сваи у берега швартовочный конец. Затем двое моряков развернули косой парус, подвешенный к рейку. “Капитан” встал у рулевого весла, и фелюга, неровно подпрыгивая на волнах, отошла от берега.
Позади темными громадинами виднелись холмистые уступы, позади остались Феодосия, Крым, контрразведка Деникина. На море опускался туман, которого и дожидались контрабандисты, чтобы незамеченными уйти в открытое море. Главный разбойник подошел к Борису и, нещадно коверкая русские слова, сказал:
— Га-асподин хароший, ты в каюта ступай. Григорий Степаныч придет, смотреть будет. Григорий Степаныч хароший человек, свой человек, только не надо ему тебя видеть.
— Кто такой Григорий Степаныч? — удивленно спросил Борис, не понимая, как кто-то может прийти к ним посреди моря.
— Таможня, — коротко ответил контрабандист, потом добавил:
— Красные были — Григорий Степаныч плавал, белые были — Григорий Степаныч плавал… Деньги брал, но жить давал. Хароший человек.