Меншиков встретился с Морицем и принялся задираться:
— Кто вы вообще такой?! Кто ваш отец?!
— А ваш? — с невинным видом спросил красавчик-граф.
Меншиков счел себя оскорбленным. Назревал международный скандал… Однако решающую роль в разрешении этого вопроса сыграли не военные действия и не усилия дипломатов — решающую роль сыграла все-таки женщина.
Анна твердо решила держаться за Морица. Она поселила его в своем дворце, проводила с ним дни напролет, а ночами жестоко ворочалась в постели, испуская нетерпеливые вздохи любовного томления.
Любовным томлением был обуреваем и ее почти жених. Правда, предметом его ветреных чувств стала вовсе не герцогиня, а одна из ее фрейлин. Это была пикантная и субтильная брюнеточка — совершенно во французском духе. Мориц обожал носить своих возлюбленных на руках и наблюдать — за ними во время горячей любовной скачки, когда сидящая верхом красотка подобна амазонке и знай пришпоривает нетерпеливого жеребца. Но при всей своей буйной фантазии Мориц не в силах был вообразить Анну в роли такой амазонки. Ей нужен не проворный, легконогий жеребчик, а битюг-тяжеловоз! И хоть Мориц был сыном Августа Сильного, сам он отчетливо осознавал: на руках носить Анну он вряд ли способен! Надорвется! А куда деваться?.. Втихомолку печалясь о невеселом своем будущем, он пока что тренировался в поднимании тяжестей с миленькой фрейлиной. Каждую ночь дама прибегала в его покои, а потом Мориц относил ее до комнаты фрейлин.
Какое-то время все оставалось шито-крыто, но… повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Однажды грянул снегопад. Торя в снегу тропу, Мориц так заворковался со своей крошкой, что не заметил: по двору, как нарочно, тащилась в это время старуха служанка с фонарем. Ей почудилось в метельной сумятице, что она видит привидение о двух головах. Служанка завопила так, что мертвого могла бы разбудить. Да еще фонарем своим махала! Мориц сделал поистине акробатический выпад, чтобы ногой вышибить у заполошной бабки дурацкий ее фонарь. Однако поскользнулся — и рухнул наземь вместе со своей громко завизжавшей ношей…
А охрана герцогини в те дни и ночи держала ушки на макушке, ибо что в городе, что в окрестностях пошаливали дерзкие разбойничьи шайки. Спали вполглаза, не гасили факелов. Ох, неудачное время выбрал Мориц для амурных шалостей!
Итак, старуха кричала, фрейлина визжала, Мориц страшно бранился, набежавшая охрана вопила: «Лови-держи!», и двор был залит светом факелов. Анна, которой не давали уснуть мечты о Морице и о близком супружеском счастье с ним, подскочила к окну — и теперь наблюдала за всем этим Содомом и Гоморрой.