— Жестоко и несправедливо давать безобразные имена тому, что, в конце концов, является всего лишь капризом природы.
Его сочувственный интерес ко всем отклонениям и подавленным темным-тайнам человеческой натуры помог Тамаре если не освободиться от любви к Дягилеву, бессмысленной с точки зрения обычной женщины, то просто принимать его таким, каков он есть — бесспорным гением! — и довольствоваться тем, что он может ей дать. А он давал ей восторги творчества, которые, пожалуй, значили для истинной балерины не меньше любовных восторгов.
Тамара поняла: любовь может быть прекрасной независимо от того, кто является объектом этого чувства. К тому же иной раз неосуществленное желание дает куда более сильный творческий импульс, чем воплощенная в физиологии победа…
Дягилев любил ее по-своему. Он называл ее своей любимой куколкой — в балете «Петрушка» Тамара танцевала партию куклы-балерины.
«Он нуждался во мне, а я беспредельно верила в него, — писала Карсавина позже. — Он постепенно расширял горизонты моего художественного восприятия, воспитывал и формировал мои вкусы и взгляды — и все это без показных нравоучений, проповедей или философских речей. Несколько слов, брошенных им как бы мимоходом, словно луч света, вырывали из мрака ясный образ или новую концепцию.
Именно эти беспорядочные и случайные уроки и подходили больше всего моему образу мышления: рассуждения и логика не оказывали на меня никакого воздействия — чем больше я рассуждала, тем бледнее становился образ, который я старалась раскрыть. Мое воображение разыгрывалось от легкого прикосновения к невидимой пружине, таящейся где-то в глубине души. Дягилев мог с удивительной мягкостью привести эту пружину в действие, чего я, увы, не умела делать: мой жизненный опыт был весьма незначителен, и трагические мотивы, содержащиеся в большинстве ролей, интерпретировались мною со значительной долей наивности».
Между прочим, Дягилев очень ревниво относился к попыткам Тамары наладить личную жизнь. Он был готов выдать ее замуж за Фокина вопреки чувствам и обстоятельствам, лишь бы оба остались при нем.
Под руководством Дягилева Фокин поставил для Тамары Карсавиной 7-й вальс в «Шопениане», партии Рабыни (балет «Египетские ночи»), Жар-птицы («Жар-птица»), Шемаханской царицы («Золотой петушок») и другие. Лучшие свои роли — Девушка («Призрак розы») и Балерина («Петрушка») — Тамара исполнила в дуэте с Вацлавом Нижинским.
В балете «Жар-птица» Фокин использовал высокий прыжок, который особенно удавался Тамаре. Жар-птица разрезала сцену, как молния, и, по словам Бенуа, походила на «огненного Феникса». А когда птица оборачивалась чудо-девой, в ее пластике появлялась восточная истома, , ее порыв как бы таял в изгибах тела, в извивах рук.